Женский портрет

– Сейчас я намерена лечь спать. Я очень устала.

– Садитесь и отдохните, я задержу вас недолго. Нет, не там, устраивайтесь удобнее. – И он сгреб раскиданные по огромному дивану в живописном беспорядке подушечки и уютно их расположил. Но она не воспользовалась его предложением, а опустилась на ближайший стул. Камин погас, в комнате горело всего несколько свечей. Изабелла запахнула плотнее накидку, ей было смертельно холодно. – Думаю, вы пытаетесь меня унизить, – продолжал Озмонд. – В высшей степени вздорная затея.

– Я совершенно не представляю себе, что вы имеете в виду.

– Вы вели сложную игру, и вам это прекрасно удалось.

– Что же мне удалось?

– Правда, это еще не конец; мы его увидим снова. – Он остановился перед Изабеллой, держа руки в карманах, глядя на нее в задумчивости так, как он умел, – словно желая показать, что если она и занимает его мысли, то не сама по себе, а всего лишь как затесавшееся в них досадное обстоятельство.

– Если вы имеете в виду, что лорд Уорбертон должен по какой-то причине вернуться, вы ошибаетесь; он ничего не должен.

– Как раз на это я и ропщу. Но говоря «он вернется», я не имел в виду, что он сделает это из чувства долга.

– Что же еще может его побудить? Думаю, он исчерпал Рим вполне.

– Какое плоское суждение! Рим неисчерпаем. – Озмонд снова принялся ходить по комнате. – Но что касается этого, – добавил он, – время терпит. А ему пришла недурная мысль, что нам следует побывать в Англии. Если бы я не боялся встретить там вашего кузена, я попробовал бы вас к этому склонить.

– Очень может быть, что вы его там не встретите, – сказала Изабелла.

– Хотелось бы увериться в этом. Впрочем, я и уверюсь, насколько возможно. И вместе с тем мне хочется увидеть его дом, вы так мне его в свое время расписали; как он называется – как будто Гарденкорт? Там должно быть прелестно. И потом, знаете, я чту память вашего дядюшки, вы очень меня к нему расположили. Я хотел бы посетить те места, где он жил и умер. Но это, разумеется, не главное. Ваш друг прав, Пэнси должна увидеть Англию.

– Не сомневаюсь, ей там понравится, – сказала Изабелла.

– Ну, до этого много еще воды утечет, до будущей осени далеко, – продолжал Озмонд. – А между тем есть вещи, более близко нас касающиеся. Скажите, я что, кажусь вам таким уж гордецом? – спросил он вдруг.

– Вы кажетесь мне очень странным.

– Вы меня не понимаете.

– Нет, даже когда вы пытаетесь меня оскорбить.

– Я не пытаюсь вас оскорбить. На это я не способен. Я просто говорю о кое-каких фактах, и если упоминание о них вас задевает, это уж не моя вина. Вы ведь не станете отрицать, что все было в ваших руках.

– Вы решили вернуться к лорду Уорбертону? – спросила Изабелла. – Я устала от звука его имени.

– Вам придется снова услышать его, прежде чем мы с этим покончим.

Она сказала, что он ее оскорбляет, но внезапно это перестало ее мучить. Он падал все ниже и ниже; от столь головокружительного падения ей чуть было не стало дурно, вот и вся мука. Он был слишком странным, слишком чуждым, он больше уже ее не задевал. Тем не менее способность Озмонда видеть все в отвратительном свете была так беспримерна, что Изабелле стало даже интересно, каким образом удастся ему быть правым в своих глазах.

– Я могла бы ответить вам: все, что вы собираетесь сказать мне, наверное, слушать не стоит. Но, пожалуй, это не так; есть одна вещь, которую мне стоит услышать. Скажите просто и ясно, в чем вы меня обвиняете?

– В том, что вы расстроили брак Пэнси с лордом Уорбертоном. Это достаточно ясно?

– Напротив, я отнеслась к возможности этого брака с большим участием. Я так вам и сказала, и когда вы сказали мне, что рассчитываете на меня – насколько я помню, таковы были ваши слова, – я согласилась возложить на себя эту обязанность. Конечно, я сделала непростительную глупость, но я ее сделала.

– Вы только притворились, вы притворились даже, что беретесь за это неохотно, чтобы я проникся к вам большим доверием. После чего пустили в ход все свое искусство и отвадили его.

– Думаю, я понимаю, что вы имеете в виду, – сказала Изабелла.

– Где то письмо, которое он, по вашим словам, написал мне? – настойчиво спросил ее муж.

– Не имею представления; я его об этом не спрашивала.

– Вы остановили письмо на полпути, – сказал Озмонд.

Изабелла медленно поднялась; в окутывавшей ее сверху донизу белой накидке она стояла перед ним, точно ангел презрения – ближайший родственник жалости.

– О Гилберт, для человека, отличавшегося такой тонкостью…! – воскликнула тихо и горестно она.

– Мне далеко до вашей тонкости. Вы добились всего, чего хотели, ловко его отвадили и притом так, с таким видом, словно к этому непричастны! А меня поставили в положение, в каком вам угодно было меня видеть, – в положение человека, пытавшегося выдать свою дочь замуж за лорда и потерпевшего неудачу.

– Пэнси к нему равнодушна. Она рада, что он уехал, – сказала Изабелла.

– Это к делу не относится.

– И он к ней равнодушен тоже.