Женский портрет

Иными словами, величественное здание литературы имеет не одно окошко, а неисчислимые тысячи; всякое из них пробито в фасаде потребностью в выражении личного восприятия действительности, для всякого использована индивидуальная воля. Отверстия эти принимают самые разные размеры и формы и все вместе смотрят на сцену человеческой жизни. Разве не следует ли ожидать, что видно из них одно и то же? Однако это всего лишь окна, дыры в глухой стене, отделенные перемычками и находящиеся высоко; окна, а вовсе не двери, распахивающиеся в жизнь. Однако каждое из них отлично от другого, ведь сколько окон, столько и людей, обладающих парой глаз – уникальным в своем роде инструментом для наблюдения; возможно, кто-то вооружен биноклем. Впечатление у всякого умелого наблюдателя складывается разное. Все они смотрят одно и то же представление, однако первый видит больше, второй – меньше, первый – черное, второй – белое. Величественное и ничтожное, грубое и приятное и так далее. К счастью, мы не можем сказать, какой вид откроется из определенного окна. Я говорю «к счастью», ибо варианты поистине неисчислимы. Раскинувшаяся под зданием литературы сцена предоставляет возможность выбора сюжета; проемы в стене – широкие, узкие, наклонные, с балконами или без оных – являются литературными формами. Однако каждое из них по отдельности и все вместе – ничто без стоящего за ними наблюдателя, иными словами – без восприятия художника. Назовите мне художника, и я отвечу, что именно он видит сквозь окно, а тем самым сообщу вам о пределах его свободы и о свойственном ему понимании «нравственности».

Как видите, я довольно долго подходил к рассказу о первом и довольно неуверенном приближении к «Портрету», заключавшемся в возникновении образа главного персонажа. Не стану здесь рассказывать, при каких обстоятельствах я на него натолкнулся. Достаточно отметить, что у меня родилось полное понимание его сути; вынашивал я образ героини долго, знал превосходно, но тем не менее очарования он для меня утратить не успел. Вынашивал я его мучительно, однако видел прогресс, видел, как он делает шаг навстречу судьбе. Впрочем, та могла развиваться в разных направлениях – в чем и был основной вопрос. Итак, я заполучил весьма живую героиню романа. Как ни странно – именно живую, хотя еще не имелось ни канвы, ни истории, ни интриги – а ведь именно она, как принято считать, и определяет личность персонажа. Образ ведь еще не «встроен» – как же он ожил, спросите вы. На подобный вопрос я вряд ли отвечу определенно, ибо не обладаю столь развитым и даже сверхъестественным умением открыть перед вами историю работы моего воображения. Тогда я описал бы события, способствовавшие его оживлению, смог бы рассказать четко и ясно – как счастливо сошлись обстоятельства, позволившие мне представить (позаимствовать из жизни) вполне одушевленную, полностью готовую для книги героиню. Как видите, образ уже «встроен» – однако пока лишь в мое воображение, которое его удерживает, сохраняет, оберегает и наслаждается им; разум постоянно сознает его присутствие в полутемной, переполненной иными разнородными формами мастерской мозга. Так рачительный торговец драгоценностями, порой дающий ссуды под залог ювелирных украшений, всегда помнит о запертой под замок безделушке, оставленной ему некой таинственной, находящейся в стесненных обстоятельствах леди или иным любителем редкостей. Безделушка эта готова явить свои достоинства – для того нужно лишь отомкнуть замок шкафа.