Женский роман (СИ)

Она то поднимала веки, и мир наполнялся яркими цветными красками, среди которых самым главным неизменно оказывались его глаза — самые удивительные глаза, один взгляд которых заставлял ее дрожать от невысказанных слов и желаний. То опускала их. И тогда мир поглощался тьмой. И в этой тьме существовали только руки его и губы на ней. И его дыхание, обжигавшее ее. Она так чувствовала свое собственное тело, как никогда в жизни. Но удивительным было и то, как она чувствовала его тело. Его плечи, спину, ладони, живот, бедра, ноги — каждым сантиметром кожи.

Мара потянулась к ремню на его джинсах. И вцепившись в пряжку, подалась вниз, дергая, пытаясь расстегнуть. Он перехватил ее пальцы, и сам расстегнул пряжку и пуговицы.

И в тот же миг отпустил себя, потому что сдерживаться дольше был не в силах. Он уже не понимал, что происходит. Видел лишь перед собой ее глаза удивительного серого цвета. Руки его срывали остатки одежды с нее, с себя. Все стало лишним, раздражало и летело на пол. Он глухо рыкнул, закинул ее ногу себе на спину и резким движением вошел в нее. Замер, вгляделся в ее лицо и прижался поцелуем к ее дрогнувшим губам. Не говоря ни слова, крепко прижимал ее к себе, чувствуя ее всем своим телом.

По ее мышцам от низа живота прокатилась судорога — нет, не от боли. Если Маре и было больно, то это осталось где-то только в одной части ее сознания. Запертой за другими эмоциями, заслонявшими все прочее. Скорее просто знала, что боль эта будет. Просто помнила, что она где-то есть. И все.

Куда важнее было его нетерпение, которое передавалось и ей, заставляло ее обнимать его шею, обхватывать его бедра ногами, прижимаясь теснее.

Куда важнее была ни с чем не сравнимая тяжесть его тела на ней, от которой не было тяжело.

Куда важнее было дыхание — частое, поверхностное, становившееся глубоким, шумным, звучавшим вместе с его дыханием.

Куда важнее были его движения — сильные, простые, понятные ей. И на эти движения оказалось так просто отвечать — толчком на толчок.

Она проводила пальцами по его спине, которая сделалась теперь влажной и горячей. Когда забывала дышать, целовала его губы, понимая, что его рот сухой, твердый, а ее — влажный и мягкий.

А потом она забыла себя. Просто не помнила. Было только тело — жаждущее, теплое, пульсирующее тело.

* * *

Ночь опускалась на Рэдбей. Ночь холодная, такая же, как и несколько недель назад, когда был здесь в последний раз Блез Ратон. Сидя на лавке на заднем дворе, Дейна, как и тогда, куталась в шаль. До нее доносились громкие голоса гостей, веселившихся в таверне.

Снова в бухте стояло множество кораблей, среди капитанов которых были как простые торговцы, так и жестокие головорезы. И те, и другие нередко бывали непримиримыми врагами на море, но в «Какаду и антилопе» могли сидеть за соседними столами и угощать друг друга ромом.

Именно они привозили с собой, кроме разнообразных товаров, новости со всех уголков земли, рассказывая не только сказки, но и правдивые истории.

Уже давно было забыто, кто первый сказал о том, что капитан Ратон оказался сыном губернатора Лос-Хустоса. Никто не знал точно, верить этому или нет. Но говорили об этом все чаще и все громче. Ни один вечер в «Какаду и антилопе» не проходил без того, чтобы то тут, то там не было упомянуто имя отчаянного капитана, бывшего пирата, добывшего свое помилование в сражениях и победах на благо короны.

Конечно же, и до Дейны доносились эти слухи, витающие над островом. Терялась она в догадках и собственных чувствах. Радовалась за Блеза, что все так складно у него вышло. Он вернул свое честное имя и обрел отца. Но когда вспоминала Дейна его обман, начинало ныть у нее сердце. И никак не понимала, чем она заслужила такое? Неужели тем, что ничего больше не хотела, кроме как быть его женой. Быть с ним и днем, и ночью. И в горе, и в радости.

Злилась Дейна на Блеза со всей пылкостью своего разбитого сердца.

Калитка во внутренний двор скрипнула, но вовсе не Хосе Бертино это пришел. Нет. Знала Дейна, что Хосе Бертино помогает матери в зале. Это мог быть только Дьярмуид. Ходил теперь в таверну, словно бы к себе домой. Когда хотел! Да еще и путь себе укорачивал, забегая через эту калитку, в которую ход был только своим.

Глаза его загорелись, едва увидал он невесту. Сел подле нее, не спрашивая. Но обнять да поцеловать не решился — робок был да неуклюж.

— Много сегодня людей в «Какаду и антилопе»? — спросил он нетерпеливо, не здороваясь — видались утром уже, когда привозил им хлеб.

— Много, — ответила Дейна, не шелохнувшись.

— И о чем говорят?

— О том же, о чем и всегда.

Дьярмуид придвинулся к ней чуть ближе и настороженно уточнил:

— И про этого ублюдка Ратона говорят?

— Говорят, — тихо сказала Дейна.