Женско-мужской разговорник

Когда так смутно и неясно, и все бессмысленно вокруг, надо пойти и поделать что-то руками. Цветы полить. Разобрать посуду. Сварить еду, пересыпая рис ладонями. И сжимая его, так чтобы он скрипел в горсти как плотная ткань. «Не беси-ка меня, моя Небесика, иди полы помой, или посуду или как вы там женщины еще развлекаетесь», — говорил мне муж когда-то. Вот именно так мы и развлекаемся. Заземляемся. Преобразуем материю. И рассеиваем таким образом туман, и выходим из него. И ножи из кармана не достаем, наоборот, припрятываем до времени.

Сын ест рис. Тощий он такой. В чем душа держится? За что она там вообще держится? За какие поручни? Ее там болтает и трясет. Она едет со всеми остановками. Она там витает в этом гулком пустоватом пространстве. Как в огромном ТЦ, который расположен не в самом проходном и многолюдном месте.

Как бы то ни было — держится. Из того капризного и ноющего пухлика, играющего без конца на ковре машинками («во что ты играешь? Это выставка машинок? — нет, я играю в пробку, разве не понятно?»), вырос вдруг вот этот почти уже прекрасный лебедь. Горделиво и заносчиво смотрит на окружающих, вечно поверх голов. Быстро ходит на тонких ногах. Журавль? Разбирается в физике, математике и экономике. А попроси хлеб из холодильника достать — не найдет, не заметит прямо перед собой.

Вчера буквально посмотрела «Говорящие головы Алана Беннетта». Серия, где мать влюбилась в собственного 15-летнего сына. И глубоко страдает и уязвлена. И жаль ее безмерно за ее безумие. Но это адское страдание возвышает ее до шекспировских высот. И она не готова с ним, страданием, расстаться. И при всей дикости ситуации — я могу ее понять. Когда у тебя за долгую жизнь нет почти нисколько любви — как тут не сойти с ума.

…

И значит по хозяйству шуршать — это не проклятие, а благословение. И спасибо, боженька, что существует эта возможность вернуться на землю из своих туманных заоблачных далей и просто взять тряпку и воду. Но это является благословением только до тех пор, пока оно добровольно. А не когда тебе по три кастрюли еды ежедневно требуется предоставлять голодным ртам. Как и километры текстов выдавать на гора — тоже. Как всегда, разница между ядом и лекарством — в дозировке.

…..

Урок английского. Девочка 12 лет читает текст — описание похода выходного дня, как собрались скауты, вышли на заре с палатками, тащились по лесу, разводили костер и готовили на нем немудреный ужин. А потом после ужина They tell stories. Ну и как это, спрашиваю, переводится? — ну потом они постили сторис, конечно же. У костра-то. Ага. И самое смешное — что очень может быть, именно так и делают современные скауты. Может не так уж и не права девочка.

Другой ребенок тоже пытается переводить самые простые фразы. This is Rosy. This is a dress. This is Rosy’s dress. Это Рози. Это платье. А это носки Дениски — говорит мне мальчик. Как, как????! У него в голове это получилось а? Рози плюс платье равно носки дениски. Напоминает русские переводы названий англоязычных фильмов. Вот куда мне деться теперь от этого дениски с его носками а? так и будут преследовать меня вечно.

…

И вот вам драматургия и сценография. На заднике море и каменистый берег, немного скал даже наверное. Пасмурное смутное небо. Она разожгла костер и ветер треплет огонь за волосы. Она сидит и пересыпает пепел в руках. Она сожгла кого-то? Она сожгла свои прошлые жизни? Она сидит и вспоминает свои бесконечные истории. Постит сторис.

Глава 2

Мои слова эфемерны. Как и всякие слова. Я перевожу чужие реплики — бережно, как бабушек через дорогу. Мою работу — не пощупать руками. На очередном уроке со школьником: «Нееет, мы об этом не говорили — да вот же у тебя в тетради все записано! — нееет, вы точно не говорили этого». Не поставить в углу комнаты знание чужого языка. Не поцокать восхищенно языком, глядя на филигранно подогнанные детали. Но когда дети, которых я долго и как мне кажется совершенно бесплодно учу, вдруг заявляют мне, что теперь они не чувствуют себя такими уж лохами на уроках английского и им уже не так страшно туда, на уроки, идти, потому что они хоть что-то да знают — вот в такие моменты мне становится теплее на душе. И бог с ним, с отсутствием вещественных доказательств. Я-то знаю. И они знают.

…

Еще совсем недавно я упрекала Интерпретатора, что он, как истинный последователь графа Калиостро, любимого своего персонажа, пытается вывести некую формулу. Хватается за слова — в данном случае мои — и пытается их вывернуть так, как будто я уже чем-то ему обязана. И непременно должна чувствовать в его адрес если не любовь, то тягу и влечение. А меня, как и Марью Ивановну, коробит от всей это надуманности. И так он поступает не только со мной — но и со всеми своими женщинами. И никак не может уяснить, почему они бегут и бегут от него, ведь он же такая зайка и душка, и все в дом.