Я. Нет, для меня глубокий — это то, что глубже всего запрятано, закопано. Детство — как то, на что накладываются дальнейшие напластования. И постепенно мы будем всплывать к поверхности. К сегодняшнему дню.
П. У вас были аборты?
Я. Нет. Почему вы вдруг спросили?
П. В первом круге — нерожденные младенцы.
Я. Кажется там были некрещеные. Но в любом случае — нет. У меня их не было.
П. А у вашей мамы?
Я. Да, дважды. Но я не знаю никаких подробностей. Я и о самом-то этом факте знаю лишь по одной реплике, брошенной вскользь 20 лет назад. Так что в ее жизни дети и аборты чередовались.
П. Вы как-то чувствовали это на себе? Тяжелое состояние матери?
Я. Боюсь, что нет. Во всяком случае я не помню этого. Я в этом возрасте, с полутора до 5 лет, была занята тем, что ненавидела садик. И по 8 часов в день хотела домой. На прогулке стояла на свежем воздухе, вцепившись в сетку-рабицу и неотрывно смотрела на свой дом. С удовольствием и часто болела. Дома сидела с бабушкой. Лепила бесконечных зверей из пластилина.
П. А после пяти?
Я. А после пяти начала мучаться от ревности. Потому что львиная доля внимания доставалась отныне не мне, а младшему брату.
…
До сих пор многие считают, что психология и терапия — это какие то бирюльки и беснование с жиру от избытка денежных средств (если бы!) и времени. Звонит мне сегодня близкая подружка.
Н. Как ты?
Я. В целом норм. Простыла. Хожу на терапию
Н. Господи, да еще деньги такие выкидывать
Я. Он помогает мне проводить внутренние раскопки
Н. А ты еще не все про себя знаешь в 40-то лет?
Я. Ну как бы много что знаю. Но счастливой жизни я что-то по-прежнему не наблюдаю.
Н. Ее никто не наблюдает.
Я. Я отчетливо вижу перед собой два типа мужчин — в свитерах с оленями, теплые и уютные, готовые семейной жизнью жить до мирной старости включительно.
Н. Фу тоска какая
Я. Вот именно. И второй вариант — яркие и харизматичные. Но они либо занятые, либо это краткосрочная феерия, а за ней всплывает куча косяков нерешенных в его жизни, которые он вываливает на тебя. И потом — это скорее всего очень жесткие и властные люди, чью деспотичность на хромой кобыле ты не объедешь.
Н. Согласна.
Я. И что нам остается в таком случае?
Н. Продолжать поиски.
Я. До бесконечности? Перебором?
Н. А что тебя смущает? Ты главное не говори каждому последующему сколько было до него. Даже приблизительно, даже в общих чертах. Пусть знают, что у тебя было два замужа и хватит с них.
Я. Да я знаю. Иначе вся их ненависть обрушится мне на голову.
Н. Да. Ненависть и страх. Потому что они будут чувствовать в тебе твою дикую неуемную энергию и это будет пугать их до полусмерти. И чтобы не признаться себе никогда в это страхе — они конвертируют его в гнев. И конечно это гнев будет обращен против тебя. Тебя заклеймят проституткой, если не вслух, то мысленно точно, и будут обращаться с тобой именно как со шлюхой. В самом лучшем случае — как с другом и товарищем. Которому можно все вывалить не стесняясь.
Я. Да. Последний раз именно так и происходило. Мне рассказывали про всех прошлых женщин все до таких тошнотворных подробностей, что мне дурно до сих пор.
Н. Именно потому, что он тебе доверяет и решил, что с тобой можно делиться сокровенным
Я. Зато и откровениями он готов делиться тоже. Знаешь, что он мне заявил тогда? Что женский оргазм настолько ярче и продолжительнее, что мужчины просто не могут не завидовать ему. И потому пытаются подавить женщину во всех остальных сферах, в том числе через свою власть и агрессию, и насмешки и т. д.
Н. Занятно. Думаешь, это действительно так?
Я. Хз, возможно он близок к истине. Во всяком случае для него это точно истина.
Н. Как-то все это жутковато звучит.
….
Интерпретатор мой рассказывает мне с третьих рук историю. Вообще-то понятно, что он говорит о себе, но мы оба притворяемся, что нет.
Предположим, в некоей компании средней руки работает человек 30 сотрудников. И все друг друга миллион лет знают и притерлись и вообще много среди них пар, в том числе и семейных. И вот однажды на свежеоткрывшуюся вакансию приходит юная совсем барышня. Буквально лет 20. Только сучилища. Высокая, стройная, длинноногая, со всеми весьма лакомыми ингредиентами, и при этом у нее личико куклы. Дитя дитем. Но голос у нее низкий, почти утробный, заставляющий мужчин непроизвольно нервно сглатывать. И вот один вполне зрелых лет человек понимает, что не может перед ней устоять. И чувствуя дикую робость и стеснение внутри, начинает особо энергично шутить, хохмить, со всеми трепаться всякий раз в ее присутствии. Она никак не показывает ни своей заинтересованности, ни отторжения. Смотрит только своими глубокими зелеными глазами, курит, поправляет рукава, демонстрируя многочисленные татуировки, закидывает ногу на ногу в короткой юбке.
И. Я не могу, с ума схожу, когда она рядом!
Я. Так пригласи ее на кофе.
И. Думаешь, согласится?
Я. Почему бы нет?
И Она такая юная. Я просто развалина рядом с ней.