Женское оружие

Зато ратнинцы, стоявшие в двух шагах от места действия, прямо-таки раскрыв рты прислушивались к разговору старшего наставника и шустрой вдовицы.

— Ой, прости, не зашибла ли я тебя ненароком? — томно простонала Просдока. Масленые глаза влажно поблескивали из-под полуприкрытых век, а пухлые губы были слегка приоткрыты, словно уже готовы для жаркого поцелуя. — Сомлела я что-то… День-то какой выдался погожий, жаркий, а народу сегодня — не протолкнешься… Насилу и выход нашла…

— Да-а, тесно тут. — Алексей сочувственно наклонился к ней, поудобнее перехватывая бабенку под крутые бока. — Неудивительно и сомлеть. Ты как, в себя-то пришла?

Продька в ответ нежно проворковала:

— Да, благодарствую, полегчало немного. Просдокой меня кличут. А тебя, я слыхала, Алексеем? Красивое имя, звучит напевно-то как… спасибо, что поддержал, не дал упасть. Нога только болит еще, подвернула, должно быть, — она вздохнула так, что колыхнулась всей грудью, еще больше прижимаясь к своему спасителю, и сказала уже почти шепотом — вроде как для него одного: — Ах, рука-то какая у тебя твердая, надежная. Давно я такой руки не чуяла…

— Неужто так по мужской руке стосковалась? — Алексей игриво ухмыльнулся и поинтересовался: — Ты на службу одна пришла? Родня-то где твоя? Кликнуть их, чтоб до дома проводили?

— Да какая родня. — Вдова махнула рукой, поджав губы в нарочитой скорби. — В прошлом году мужа похоронила, с тех пор одна бедствую… А от родни отстала, они вперед ушли… — Она попыталась было встать, да тут же со стоном опять свалилась Алексею на руки. — Ох ты, Господи, ногу подвернула, сама до дому не дойду… — Бабенка потупилась в притворном смущении и промурлыкала: — А ты меня не проводишь ли? Отроки-то, чай, не маленькие, дорогу сами найдут, не заблудятся…

Алексей глянул на нее, снова шевельнув бровью, и спросил, уже не пряча в усах задорной усмешки:

— Только проводить? Али зайти пригласишь?

Глаза Продьки на миг вспыхнули торжеством, она кинула быстрый победный взгляд в сторону Анны и Аринки и взглянула на Алексея уже откровенно зазывно, окончательно сбросив маску скромной вдовицы.

— Ты проводи, а там посмотрим…

— А будет на что посмотреть?

Алексей хохотнул, крепче прижимая к себе женщину, которая на этот раз охнула и заколыхалась грудью уже не от притворного смущения или духоты.

— Да уж найдется. Не ослепни только! — громко шепнула она с придыханием.

— Ну будь по-твоему! — Алексей согласно кивнул. — Погоди-ка…

Старший наставник Младшей стражи слегка отодвинул сияющую торжеством Продьку, молодецки расправил усы и, обернувшись к хмурым отрокам, неожиданно гаркнул на всю площадь, да так, что рядом стоящие аж присели от неожиданности:

— Младший урядник Варфоломей! Отрок Епифан! Честной жене Просдоке томно от духоты сделалось! Приказываю проводить до дому!

Не ожидавшие ничего подобного отроки, однако, среагировали, как их учили:

— Слушаюсь, господин старший наставник!

Алексей, не понижая голоса и не сгоняя с лица строгого командирского выражения, продолжил уточнять приказ к живой радости замерших в восторге многочисленных слушателей:

— Да покрепче держать — честная жена по твердой руке соскучилась!

— Слушаюсь, господин старший наставник! — рявкнули снова отроки, хотя уже и не так лихо, ибо давились от смеха. Далеко было мальчишкам до Алексеевой выдержки.

— А буде она в дом пригласит да показать чего пожелает — не отказываться! И вам наука, и ей удовольствие!

Очередное: «Слушаюсь, господин старший наставник!» — прозвучало уже под оглушительный хохот толпы.

— Исполнять! Чего встали? — скомандовал Алексей, зверски сверкнув глазами.

Отроки со смешками споро подскочили к растерянной, почти оглушенной и командирским голосом Алексея, и хохотом толпы, и вообще всем происходящим Просдоке, крепко, как велено было, подхватили ее под руки и поволокли прочь от церкви. Только тут баба опомнилась, густо пошла алыми пятнами и молча, но отчаянно стала вырываться из цепких мальчишеских рук, сразу забыв и про духоту, и про «подвернутую» ногу. Сжалившись наконец над незадачливой обольстительницей, Алексей кивнул отрокам, и те с явной неохотой отпустили Продьку, а она, прижав ладони к пламенеющим щекам, кинулась бегом по улице, сопровождаемая всеобщим смехом и улюлюканьем.

«Сколько же у Алексея баб было, что он так легко понял эту… и так обошелся с ней. Анна ведь наверняка знает это или хотя бы догадывается, но не боится. Так уверена в нем? Или в себе? Да нет, не так — и в нем, и в себе! Одно без другого — глупость и самонадеянность; уж чего-чего, а этого у боярыни нет».