Женское оружие

«Ну ладно, я им никто — чужая, а он-то… Илья говорил — вернее его нет никого у сотника, а он его так… За что? Ведь он же к нам только потому потянулся, что у него семьи нет и не было никогда толком. Корней же его как холопа гоняет. Привык, что Андрей ему как пес предан, вот и относится, как к псу, словно он и не человек вовсе и все человеческое ему заказано!»

— Что делается, то и делается, Кирюш… Ну? Нагляделся или до дыр просматривать будешь?

— А вот и не нагляделся! Приятно больно. Когда еще доведется… Кхе!

— Ну гляди дальше, нам ведь не к спеху?

Арине показалось, что в спокойном почти до безжизненности голосе Аристарха послышалась насмешка.

«Ну почему они не понимают-то? Оттого Андрей так переменился, что мы у него теперь есть. Именно мы, а не я… Хотя я-то все бы отдала, кабы это из-за меня… Приворожила… Чего тут ворожить-то? Сам-то как на свою внучку намедни глядел? Видно же — веревки она из него вьет, а Андрей ему, что — чурбан бесчувственный?! Да и не ворожить надо Андрея — развораживать… Есть вроде бы что-то такое…»

— Дальше, дальше… едрена-матрена. Тоже мне, таинства великие! Горда, но не заносчива — себя понимает. Не ломали ее… или не смогли. Страха умеет не показывать — телу воли не дает, держит в узде. Учили, видать, хорошо, да и наставник хорош был… очень хорош, едрена-матрена. Да, так вот… Руки… руками не суетится, голова, шея… Кхе! Ну прям, царица — умеет держать. Стоит… едре… Аристарх, да она же не стоит — струится, как воин! Вроде и неподвижна, а постоянно перетекает!

— Вот-вот… А ты: «грудь налитая»… Ты бы еще про лоно мне рассказал, вот бы я заслушался!

Теперь насмешка в голосе Аристарха была уже совершенно явственной.

«О чем это они? Ну да, бабка учила стоять и дышать правильно, да и батюшка с дядькой Путятой, когда науке охотничьей обучали… а перетекает-то что? И при чем здесь воины?»

— Ну и язва ты, Аристаша… А ну-ка, девка… Тьфу, баба… как тебя… Арина, ну-ка, глянь-ка на меня.

И не надо бы, но Аринка не удержалась и, глянув Корнею в глаза, попыталась «прочитать» его, как обычно делала это с незнакомыми. И… если и «перетекало» что-то в ней, как сказал сотник, то мгновенно заледенело: смерть в тех глазах была! Ужас и тоска умирающего… нет, умирающих — десятков поверженных воинов!

— Кхе! Ишь разбежалась курочка… Не ждала такого? Познать она меня собралась, едрена-матрена… — Корней неожиданно перешел на крик: — Дура!!! Девчонка безмозглая!!! Меня еще сопляком в глаза умирающим глядеть заставляли!!! Ну? Понравилось?!!

Мог бы и не рвать горло, по сравнению с увиденным (или почувствованным?) никакие слова страшными быть не могли.

— Гляди, стоит. — Корней снова заговорил нормальным голосом. — Аристаш, ты только глянь: себя не помнит, а не сомлела!

— Хм… А на меня? На меня глянь, вдовица Арина!

Не подчиниться было невозможно. Казалось бы, страшнее быть уже не может, но это только казалось. Из глаз Корнея Ужас на Арину кинулся, а через глаза Аристарха Ужас Арину к себе потянул. Не было там смерти, не было страданий умирающих, не было вообще ничего, и это НИЧТО тянуло, засасывало… Как удержалась, откуда взялись силы сопротивляться притягивающей бездне?..

И вдруг отпустило ее. И оказалось, что на месте той жути, от которой тянуло холодом и хищной пустотой ловчей ямы, сидит обычный немолодой муж и весело (ВЕСЕЛО!) подталкивает сотника Корнея локтем в бок.

— Поляница![2] Слышь, Кирюха: поляница!

— Кто? Она?

— Да не сама она, конечно, но в роду поляницы точно были! Давно, но были.

— Ну?.. Кхе! Вот оно, как, значит… То-то я гляжу… Слушай, а знак Лады?