Женское оружие

Аринка некоторое время поколебалась — уходить от греха или остаться, а потом склонилась к уху Ульяны:

— А чего это я сказала такого, что над Варварой все хохотать начали?

— Да мужа ее как раз и кличут Чумой, — усмехнулась Ульяна. — Угадала ты ловко — и правда совсем чумовой он у нее. Да и она… У нас ее еще никому не удавалось заткнуть. Как ты-то умудрилась? — начала было Ульяна, но вынуждена была прерваться, потому что крики и визги переросли уж и вовсе в дикие вопли. Оказывается, Лушка, не выдержав словесного поединка со своими противницами и исчерпав все слова и оскорбления, вцепилась ближайшей в физиономию, за что тут же получила затрещину от второй. Пострадавшая от нее баба, издав протяжный вой, еще и добавила, так что Безлепа отлетела на несколько шагов и со всего маху наступила на ногу стоявшей в стороне дородной бабище — широкой в кости и сложения весьма не малого.

— Куда прешь, лягуха тухлая?! — рявкнула та на скандалистку и отвесила ей такой мастерский удар кулаком по уху, что несчастная Лушка, запутавшись в юбке и споткнувшись, полетела дальше, но уже вперед головой, и врезалась в трех молодух, до этого не принимавших никакого участия в драке.

— Бодаться вздумала, коза безрогая?

— Ах ты, корова мокрохвостая! Я те щас хвост-то на рога живо накручу!

А молодуха, сбитая Лушкой с ног, падая, заверещала и, широко взмахнув руками, задела ожерелье на груди Варвары. Нитка лопнула, и бусины рассыпались прямо в пыль.

— Ты чего, курица ощипанная, творишь?! — ахнула та и, мимоходом пнув ногой упавшую бабу, рванулась на Лушкину обидчицу:

— Из-за тебя все, кобыла лядащая!

— Катьку не тронь, беременная она! — взвизгнули сзади сразу две бабы, кидаясь на свою лишенную украшения товарку.

Вскоре перед крыльцом сельской лавки кричала, визжала и крутилась, словно в хороводе, безобразная бабья драка, втягивая в свой круговорот все новых участниц. Одна рванулась было вытащить из этой кучи-малы пострадавшую то ли дочь, то ли сестру, но ненароком встряла между двумя вцепившимися друг в дружку противницами и только успевала отмахиваться от них. Еще одной, по неосторожности подошедшей слишком близко, неожиданно заехали по носу, она рванулась дать сдачи, да так и растворилась в свалке. На кого-то упала вырвавшаяся из этого кипящего котла молодуха с совершенно безумными глазами, в растерзанной одежде, пытаясь устоять на ногах, дернула за руку, ее оттолкнули, но через мгновение обратно в толпу влетели уже двое.

Растрепанные бабы в запале сыпали проклятиями и обвинениями, рвали друг с дружки платки, вцеплялись в косы и норовили выцарапать противницам глаза, да и кулаками махали вполне споро — уже кое-кто выл в стороне, держась за разбитое лицо или еще какую пострадавшую часть. Раскатились в пыли еще чьи-то порванные бусы, трещали рубахи, а наблюдающие за этим буйным весельем многочисленные зрители не торопились прекращать побоище — себе дороже будет.

В общем, бабы самозабвенно выясняли отношения, напрочь забыв про Аринку, а она по-прежнему стояла в сторонке с невинным и немного отстраненным видом, удивленно наблюдая за происходящим — такого она еще не встречала.

«Да-а, мальчишеские драки я видела, мужские тоже, но женскую — в первый раз. Права бабка была: отвратное зрелище… и страшное, хотя и не так, как драка мужей или отроков. Муж в драку полезет только тогда, когда НЕ драться он не может, иначе мужем себя считать не станет. Мальчишки себя перед дракой бранью распаляют, а бабы… Они ведь тоже бранились, но не так, как отроки: не распаляли себя, а… будто они УЖЕ бились — словами…

Ну надо же, сколько лет прошло, как бабка мне это говорила, я ведь и забыла уже про тот разговор, а вот увидела сейчас — и все вспомнила. Главное женское оружие — это не кулак, а слово. В драку же полезет только та, у которой слов уже не осталось.