Женское оружие

Привлеченный непонятными запахами и теплом, он уже успел сунуться под одно из одеял, надеясь то ли найти что-то съедобное, то ли просто украсть чего. Прошелся холодным мокрым носом по горячему со сна телу и, спасаясь от пронзительного визга разбуженной таким образом Евы,[3] забежал в другую опочивальню. Там, правда, соревнование с Проськой в перетягивании одеяла он позорно проиграл, но расстроился не из-за этого, а оттого, что получил от рассерженной соперницы пяткой по носу — та, не открывая глаз, пыталась отбрыкнуться от наглого воришки, за что и была в эту же пятку укушена. Сопровождаемый оглушительными воплями щенок проскочил дальше, где ему наконец-то повезло: соседки как раз пытались растолкать Млаву — основную, наряду с Анькой, претендентку на звание «головная боль боярыни». Эта толстуха каким-то образом умудрялась припрятывать еду, чаще всего куски хлеба, а потом ночами энергично грызла сухари, не давая заснуть своим соседкам. Но в это утро их страдания были отомщены Вороном. Пройдоха учуял запах еды, поднялся на задние лапы, засунул нос к Млаве под подушку и стащил сухарь чуть ли не из зажатого кулака. Разъяренный вопль моментально проснувшейся обжоры поднял на ноги всех, а щенок, отскочив в сторону, стал, давясь и урча, поспешно глотать героически добытое лакомство прямо на глазах у ошалевшей от такого нахальства Млавы. Пока она выпуталась из одеяла и подскочила к наглецу, от сухаря остались лишь жалкие крошки, рассыпанные по полу. Но Ворон не собирался уступать законной владелице даже их. Грозно рыча и отчаянно огрызаясь на толстуху, он подобрал их, чуть не тяпнул при этом попытавшуюся схватить его за загривок Млаву и пронесся у нее между ног к двери, каким-то чудом не запутавшись в подоле ее рубахи. Продолжая вопить, отроковица тяжело затопала следом, но догнать шустрого воришку ей было явно не по силам: он, лавируя между ногами уже вышедших из своих опочивален девиц и смешно скользя лапами на поворотах, помчался к лестнице. Красная от гнева Млава в одной рубахе неслась за щенком с изяществом борова, попавшего в курятник. Девки еле успевали отпрыгивать в сторону с ее дороги: затопчет и не заметит, а к общему шуму добавились вопли наименее проворных. Привлеченные криками, из опочивален стали выскакивать и остальные ученицы Анны, принимая живейшее участие в происходящем. Их смех, трубный рев ограбленной обжоры и собачий лай слились в единый гомон, наполнивший светлицу. Причем, судя по репликам и хохоту, сочувствовали все скорее удачливому Ворону, чем его жертве. Картина сама по себе была очень забавная, и в другое время Анна и сама бы посмеялась, но не в это утро…

Тут, в довершение всех проказ, почти добежавший до лестницы Ворон подбил под ноги выскочившую из двери Евдокию, и та с визгом полетела на пол. Что там произошло дальше, Анна разобрать не успела, но моментально образовавшаяся куча-мала из барахтающихся девок разъярила ее окончательно. Последней каплей стали причитания Млавы, умудрившейся во всей этой неразберихе как следует ушибиться.

— Уй-юй-юй!!! Убилася-а-а-а-а!!! Развели тут кобеле-е-ей!!! Все ваша Академия дурацкая-а-а-а!!!

Вой этой дурищи, смеющей походя поносить Академию, хлестнул Анну, словно пощечиной.

«Оружие тебе, говоришь? Дружину захотела? ЭТИХ, что ли, в Туров везти? Ну уж нет! Им не то что оружие — половник доверить страшно. Ну держитесь у меня, я вам устрою! Как там батюшка Корней на новиков рыкает?»

— Молча-ать! — Резкий окрик Анны прозвучал как удар хлыста. Девки мгновенно замерли, кто-то аж присел с перепугу. Сейчас боярыню можно было назвать только «воеводой в юбке»: плечи расправлены, к спине хоть доску прикладывай — прилипнет, глаза чуть прищурены, черты лица затвердели, даже стали какими-то хищными. И взгляд такой, что, кажется, полоснет — зарежет. Девчонки, ошарашенные столь резким окриком, мгновенно притихли; видно было, что ТАКУЮ боярыню они боятся не на шутку.

— Это что за курятник? Раскудахтались! — Анна уже не кричала, но слова ее по-прежнему звучали, как резкие команды. Только Млава продолжала причитать, даже не пытаясь сползти с придавленных ею девиц. Вид ее обтянутого рубахой обширного зада, похожего на мешок со свеклой, вызвал у боярыни приступ брезгливости. Она решительно подошла к копошащейся на полу куче, выхватила из стоящего в углу у лестницы поганого ведра веник, выдернула из него три хворостины и врезала с оттяжкой прямо по этому недоразумению, вложив в удар все накопившееся у нее раздражение.

— Встать! — рявкнула Анна так, что Млава, взвывшая было от ожегшего ее удара, тут же захлопнула рот, чуть не прикусив себе язык. Молча глотая слезы и потирая пострадавшее место, толстуха поспешно сползла с придушенных подружек, пыхтя, поднялась на ноги и тут же получила звонкую пощечину. — Цыц, дура! Розог захотела?!