Женское счастье (сборник)

Бедняга, стоявший возле дерева, видимо, тоже услышал эти слова. Он живо затрепыхался, завертел головой, стал переминаться с ноги на ногу и отодвигаться в глубину леса. Но в эту же секунду из темноты выскочила, как показалось Лельскому, никогда не видевшему волков на воле, собака. Она сразу схватила инвалида за шею. Что-то сочно хрястнуло, и громадный зверь тяжело потащил добычу, приседая на раскоряченных лапах. Майк хотел было ринуться за ними, уповая на газовый пистолет в кармане, но было поздно: хищник и добыча как сгинули.

Лельский принялся звать кошку, однако настырное животное мяукало впереди, не отбегая далеко и не давая Майку схватить себя. Похоже, Маня вела Лельского куда-то, может, и на дорогу. Внезапно он почувствовал страшный озноб, покрылся липким потом и на слабеющих ногах вышел к свету включенных фар. До машины оставалось шагов пять. И тут снова началось что-то невнятное и дурное. Прямо перед машиной появились два мужика. Один из них влез в «мазду» и включил зажигание, а второй подбежал к Лельскому и, кривляясь, показал язык и несильно толкнул его в грудь. Лельский рухнул навзничь и, когда поднялся, успел увидеть, как на полной скорости увозится его «маздочка». А вместе с ней любимый инструмент, деньги и документы в бардачке, а также новая дубленка, которую Лельский взял в дорогу на случай холода.

А холод как раз и грянул. Лельский брел по дороге, проваливаясь временами в какой-то полусон, полубред. Споткнувшись, он упал на землю. В себя его привел такой мороз, какого он в жизни не знал. «”Как в степи глухой замерзал ямщик…” — вспомнил Майк. — Говорят, когда замерзают, спать хочется, а мне ни капельки. Но вот идти совершенно невозможно. Может, поползти?» — подумал он. И снова в голову полезла мелодия, на сей раз любимая со времен пионерского детства, из произведения Уэбера: «Шишек нет, веток нет — это Мересьева страшный след…» На грудь к нему прыгнула Маня и пролезла под куртку. От нее пошло немного тепла, и мурлыканье казалось тарахтеньем маленького моторчика. Сквозь его звук Майку вновь послышался женский голос: «Пошла из дверей в поле, из ворот в ворота и вышла во чистое поле. Во чистом поле охорошилася, на все стороны поклонилася, на горюч камень Алатырь становилася, крепким словом заговорилася, чистыми звездами обтыкалася…» Под баюкающий напев Майку наконец-то захотелось спать. Но голос стал громче и пронзительнее, лез прямо в голову и спать не давал. «Отвожу я от тебя, Лельский Майк, черта страшного, отгоняю вихря буйного, отдаляю от лешего одноглазого, от чужого домового, от злого водяного, от ведьмы киевской, от злой сестры ее муромской, от моргуньи русалки, от Кащея Ядуна, от ярого волхва, от слепого знахаря…» Голос помогал, наполнял силами, и Майк смог подняться и пойти вперед.

«Интересно, обморозился я, пока валялся на земле, или нет? Если да, то хороший у нас со Снежкой получится праздничек. — При мысли о Снежане на сердце стало легче. — Какое счастье, — думал Лельский, — что я встретил эту девочку».

Майк заметил эту красавицу на одном из своих выступлений. И потом встречал ее глазами всякий раз, где бы ни проходил концерт. Он пытался ее найти, но после его выступления она сразу же исчезала. Однажды он успел выскочить в фойе Дома культуры почти мгновенно после номера. И увидел ее, в роскошной белой шубе, сбегающую по ступенькам. Он кинулся за ней и — упал с лестницы. Она не бросила его одного с вывихом левой ноги. Они поехали к Лельскому домой. Да так она в этом доме и осталась, сразу же — женой и полноправной хозяйкой. Вещей она никаких, кроме зеркала, не перевезла, и денег у нее не выявилось вообще. Но все, что на ней было надето, отличалось баснословной стоимостью, а серьги и кольца являли собой произведения искусства. «Ах, Снежана, Снежана, ну должно же встретиться какое-нибудь селение, где пейзане и пейзанки возьмут меня, и напоят, и накормят, и согреют…» Но селения не было видно. А по сторонам дороги между тем замелькали какие-то тени, Майку хотелось бы верить, что собачьи. Впрочем, от одичавших собак тоже ничего хорошего ждать не приходилось. «Но не волки же это в самом деле! Где я, в конце концов, нахожусь? Это, в конце концов, Европа, а не Сибирь какая-нибудь». Мысль о том, что вокруг лежит родная Европа, утешала слабо. Ну какая разница, в какой части света сожрут тебя волки? Сожрут же. Однако не только собако-волки вызывали у Лельского нехорошие мысли.

Мороз все крепчал. Майк чувствовал это всем лицом, тело стекленело и деревенело. И хотя Маня согревала его маленьким зверушичьим тельцем, для такого холода, страшного и лютого, этой крошечной печки было явно недостаточно.