Женское сердце

На этой-то ступени ее скорбного пути она была сражена новым ударом: Габриелла сообщила ей, что Казаль близок к открытию истины! Она так была сражена этим известием, что энергия ей изменила; у нее была та энергия слабых женщин, благодаря которой они выносят долгие дни душевных тревог; потом приходится расплачиваться недугами, которые наука не может излечить, – так сильно весь организм расшатан постоянным напряжением сил. За этим открытием она ожидала что-то такое страшное, неизвестное, что пролежала два дня неподвижно, не будучи в состоянии ни мыслить, ни чувствовать. И в этот ясный, летний день, когда она гуляла по садику, слушая пение птичек, глядя на цветы, она еще вся была разбита после этого кризиса; днем и ночью ее преследовал вопрос:

– Раймонду известны мои отношения к Генриху! Как он поступит? Что он думает? Последнее легко было отгадать: неспособный объяснить себе все душевные оттенки пережитого ею, он, конечно, презирает ее за ее кокетство с ним, когда она принадлежала другому! В безумии своего возмущения от мысли, что Казаль ее презирает, она доходила до создания планов, самых опасных и противных как ее природе, так и ее принципам: написать ему, чтоб открыть всю себя, призвать его на новое свидание… И тут же она говорила себе: «Нет, он не поверит мне, а если я увижу его, я погибла…» Ей было ясно, что после той слабости, которую она почувствовала при их последнем свидании, остаться с ним теперь наедине было равносильно тому, чтобы отдаться в его власть. Она не могла уже ручаться за себя! В глазах этого человека, полных прежде такого поклонения, теперь она, вероятно, прочтет обидное доказательство того, что ему все известно. Но какие у него доказательства? Как он их получил? Эта тайна вносила новое смятение в ее мысли, и она спрашивала себя иногда: «Да, как поступит он?..» И она дрожала от страха, который тщетно старалась побороть в себе воспоминаниями о неизменной деликатности, проявленной Казалем во всех его поступках с нею. Но тогда он еще ничего не знал, а теперь?.. Она уже видела неизбежность близких трагических столкновений, и преждевременно содрогалась при мысли о них, медленно ступая по гравию узкой аллеи. А солнце продолжало сиять, акации лить свое благоухание, а время идти, приближая ее к той минуте, когда ей придется горько поплатиться за неумение и нехотение читать в своем сердце. Она так была углублена в свои размышления, что не видела стоявшую в дверях гостиной госпожу Кандаль и глядевшую на нее в странном смущении. Без сомнения, маленькая графиня имела сообщить очень важную новость, так как видно было, что она не торопилась сообщить ее своему другу; наконец, она решилась окликнуть ее раза два.

Госпожа Тильер подняла голову, увидела Габриеллу и не ошиблась в выражении того лица, которое она так хорошо знала:

– Что случилось? – спросила она, едва они вошли в маленькую гостиную, куда ее увела из сада госпожа де Кандаль, из опасения, как бы не увидала их госпожа де Нансэ, часто следившая нежным взором за постоянной ходьбой своей дорогой дочери.

– А вот что, – ответила гостья глухим голосом, – творится нечто такое серьезное, что я не знаю, как тебе сообщить это. Тронь мои руки – видишь, как они дрожат… Хватит ли сил выслушать меня?..

– Да, – сказала Жюльетта, – только говори, говори скорей…

– Вместо того, чтобы успокоить, – продолжала графиня, – я только терзаю тебя, так я сама растерялась! Садись же. Как ты бледна! Но ты увидишь, как я была права, приехав к тебе сейчас же… Сегодня, в девять часов, когда мы сидели за нашим утренним чаем, Луи подали письмо. «Это от Казаля, – сказал он мне, – зачем я ему нужен, что пишет он, который так не любит писать?..» Вскрыв письмо, он начал его читать, а я тем временем не спускаю с него глаз… Вижу, как тень удивления пробежала по его лицу: «Скажите, что через полчаса я буду на улице Лиссабон», – был его ответ. Когда человек вышел, я спросила у него, как ты сейчас у меня: «Что случилось?»

– «Ничего интересного для вас; кого-то надо записать в клуб» – В то время как он давал мне это объяснение, у него было то фальшивое выражение, которое появляется на его лице, когда он начинает рассказывать, как провел день, в который собственно имел свидание с госпожей Бернар. Я слишком страдала от этого выражения, чтобы не знать его. И, на всякий случай, я хотела еще утром написать тебе о письме Казаля. Но, подумала, не стоит пока!.. За завтраком я тотчас поняла, что муж продолжает быть сильно озабоченным. «А что, – спросил он вдруг, – Генрих Пуаян все продолжает так же часто бывать у госпожи Тильер?»

– Да, – отвечала я, – зачем тебе это знать?

– Так просто, захотелось! – возразил он и снова замолчал.