Жены грозного царя [=Гарем Ивана Грозного]

От сего предложения бедняга Арнольф Линзей забился в истерике. Это непостижимо! Причуды вздорного русского царя нормальному человеку невозможно понять! Государь ни разу не дозволил ему осмотреть больную царицу: лекарю приходилось довольствоваться лишь опросами Анастасии Романовны, а осмотр проводили ее ближние боярыни – женщины, конечно, опытные, однако в медицине несведущие. На основании их уклончивых, приблизительных, стыдливых ответов придворный врачеватель составлял для себя картину болезни, похоже, очень далекую от действительности, судя по тому, что лечение его оставалось безрезультатным. Но какому-то грязному, вшивому, косноязычному сморчку-юродивому государь готов позволить коснуться белого, чистого тела жены! Конечно, в юродивом царь не видит мужчины; к тому же у этих русских все, что связано с телесным и духовным уродством, вызывает приступы какого-то извращенного, брезгливого милосердия. Однако Линзей, бледнея от собственной храбрости, прошептал, что он лучше добровольно выпьет яду, чем перенесет такое поношение лекарских принципов, первый из которых есть: чистота – залог здоровья!

Иван Васильевич начал хмуриться. Линзей мгновенно перепугался и уже готов был запихнуть свои дерзкие слова обратно в глотку, но тут, к несказанному изумлению и облегчению архиятера, его поддержала царица.

Анастасия всегда пользовалась случаем выказать лекарю неповиновение (была втихомолку убеждена: именно он некогда донес князю Курбскому, что болезнь царя мнимая, придуманная лишь для проверки верности боярской!), однако на сей раз вступилась за Линзея. Нестерпима была сама мысль, что до нее дотронется своими заскорузлыми от грязи ручищами какой-то юродивый.

Царь сперва и слушать не хотел царицу с Линзеем, однако вскоре невзлюбил Блаженного так же горячо, как они: прошел слух, будто кричал юродивый, что имя нового царя, который сядет на русский трон после Ивана Васильевича, будет Федор.

Как же так? Не царевич Иван, в честь рождения которого в великокняжеском селе Коломенское была воздвигнута церковь Вознесения и который не переставал радовать отца своей резвостью, здоровьем, весельем, а родившийся в мае 1557 года хилый, немощный Федор?! Пророчество показалось государю таким невероятным и неприятным, что он ничего и слышать больше не желал о Василии Блаженном. Слава те, Господи, думала Анастасия, хотя бы один повод для распрей между нею и мужем исчез!

Впрочем, жаловаться грех: чем дальше шло время, тем дальше в прошлое отходили их прежние нелады. Теперь она порою думала: а не померещился ли ей тот страшный день, когда на золотистом, обагренном кровью песке перед крыльцом валялся заломанный медведем Васька Захарьин? Не померещились ли собственное беспамятство и лютая ненависть, которую Анастасия испытывала тогда к мужу? Она совершенно утратила власть над собой и почти не помнила, что в сердцах выкрикивала, выплакивала ему.

Иван Васильевич тоже вышел из себя. Крикнув:

– Собака умней бабы, на хозяина не лает! – так ударил жену кулаком в лицо, что она отлетела к стене.

Разъяренный царь подскочил к Анастасии и уже занес посох, чтобы обрушить на ее голову. Боярынь ветром вынесло из палаты. Они были убеждены, что государь сейчас убьет строптивую жену, однако никто не хотел сделаться следующей жертвой, необдуманно вступившись за нее.

Но зуботычина отнюдь не отрезвила Анастасию, а страх не заставил замолчать. Чувствуя, как сочится кровь из рассеченной щеки, а в затылке нарастает звон и гул (она сильно стукнулась головой), выкрикнула:

– Плохой ученик ты, государь, своего учителя! Даром на тебя Сильвестр время тратил! Он в своем «Домострое» учит «бить жену ни палкой, ни кулаком, ни по уху, ни по видению, чтобы она не оглохла и не ослепла, а только за великое и страшное ослушание, соймя рубаху, вежливенько, осторожно побить, да не пред людьми – наедине поучить!» А ты что творишь? Гляди, выпорет тебя твой наставник за дурное поведение!

Царь выслушал это с видом человека, который получил обухом по голове, и несколько мгновений оставался недвижим. Вдруг он отшвырнул занесенный посох и шагнул к Анастасии, протянув руки. Она решила, что тут-то и настал смертный час: рассвирепевший муж ее просто задушит! Однако вместо этого Иван Васильевич крепко обнял ее и прижал к себе так, что, сколько ни билась Анастасия, сколько ни вырывалась, не смогла его осилить и наконец притихла в его объятиях.