- Почему ты не написала ей и не рассказала об этом? — спросила Молли, отчасти боясь, что ее вполне естественный вопрос покажется обвинением.
- Хотелось бы мне показать тебе ее письмо. Ты, должно быть, видела некоторые мамины письма, разве ты не знаешь, что она всегда опускает самые важные моменты? В этом случае она раскритиковала свои развлечения, пожелала, чтобы я могла оказаться с ней, и обрадовалась тому, что я тоже собираюсь получить некоторое удовольствие. Но единственное, что в действительности могло бы мне помочь, она опустила, не написав, куда собирается поехать. Она упомянула, что покидает дом, в котором остановилась, на следующий день после написания письма, и что прибудет домой к определенной дате. Но я получила ее письмо в субботу, а праздник начинался в следующий вторник…
- Бедная Синтия! — посочувствовала Молли. — Все же, если бы ты написала, твое письмо могли бы переслать ей. Мне не хочется быть жестокой, только мне очень не нравится, что ты сделала друга из этого человека.
- Ах! — вздохнула Синтия. — как легко судить правильно, когда видишь, какое зло приходит от неправильного суждения! Я была всего лишь юной девушкой, чуть старше ребенка, а он был нашим другом… единственным другом, кроме мамы, которого я знала. Дональдсоны были всего лишь хорошими и добрыми знакомыми.
- Мне жаль, — ответила Молли. — Я была так счастлива с папой. Мне трудно понять, что с тобой было все иначе.
- Иначе! Надо полагать. Беспокойство из-за денег доставляло мне неприятности всю мою жизнь. Нам нельзя было говорить, что мы бедные, это могло навредить школе. Но я бы ограничивала себя и голодала, если бы мы с мамой ладили так же счастливо… как ты и мистер Гибсон. Это не из-за бедности. А из-за того, что она, казалось, никогда не желала, чтобы я была рядом с ней. Как только наступали каникулы, она отправлялась то в один особняк, то в другой. А я была в том самом переходном возрасте и могла присутствовать в гостиной, когда приходили гости. Девочки в этом возрасте ужасно любопытны и не стесняются задавать неприятные вопросы. У них нет определенного представления о том, что есть правда и ложь в культурном обществе. Во всяком случае, я оказалась у матери на пути и поняла это. Мистер Престон, казалось, тоже что-то почувствовал, и я была очень признательна ему за добрые слова и сочувствующие взгляды — крохи доброты, которые упали бы под твой стол незамеченными. Поэтому в тот день, когда он пришел посмотреть, как справляются рабочие, он нашел меня в опустевшей классной комнате, я смотрела на свою выцветшую летнюю шляпку и какие-то старые ленты, протирая их губкой, и почти изношенные перчатки — тряпье, разложенное на сосновом столе. Он сказал, что был рад услышать, что я собираюсь на праздник с Дональдсонами; полагаю, старая Бетти, наша служанка, рассказала ему новости. Но я была так озадачена отсутствием денег, а мое тщеславие расстроено поношенным платьем, что я была в дурном настроении и сказала, что не пойду. Он сел за стол и постепенно заставил меня рассказать ему обо всех моих тревогах. Порой я думаю, что в те дни он был очень приятным. Так или иначе, в тот раз я не почувствовала, было ли неправильным или глупым принимать от него деньги. У него в кармане было 20 фунтов, он сказал, что не знает, что делать с ними… они не понадобятся ему несколько месяцев. Я смогу вернуть их, или мама сможет, когда ей будет удобно. Она должна была знать, что мне нужны деньги, и я подумала, что мне следует принять их. 20 фунтов не так уж много, я должна взять их, и т. д. Я знала… по крайней мере, я думала, что знала… что мне не следует тратить двадцать фунтов, но я думала, что смогу вернуть их ему, чего мне не хотелось, и поэтому… с этого все началось! Это не кажется уж очень неправильным, правда, Молли?
- Нет! — ответила Молли нерешительно. Ей не хотелось заставлять себя судить строго, и все же ей так не нравился мистер Престон. Синтия продолжила…