Жены и дочери

Он был высоким, крепко сложенным юношей, создавалось впечатление, что силы в нем больше, чем элегантности. Его лицо было широким и красноватым, как и сказал отец, волосы — каштановыми, а глаза — карими, довольно глубоко посаженными под густыми бровями. У него была привычка прищуриваться, когда он хотел что-то подробно рассмотреть, отчего его глаза в такие моменты казались еще меньше. А когда его что-то забавляло, он, сдерживая приступ смеха, смешно подергивал и морщил губы пока, в конце концов, веселость не одерживала верх, черты лица не расслаблялись, и тогда он улыбался широкой сияющей улыбкой. Его прекрасные зубы — единственная прекрасная черта в нем — выделялись своей белизной на загорелом, смуглом лице. Роджер привык прищуривать веки для того, чтобы сосредоточить силу взгляда, придававшего ему мрачный и задумчивый вид. Из-за необычного подергивания губ, предварявшего улыбку, он казался крайне веселым, отчего его лицо принимало более разнообразные выражения "от серьезного до веселого, от радостного до сурового", чем у большинства мужчин. Молли, которая не слишком разобралась в незнакомце в этот первый вечер, он показался просто "тяжеловатым и неуклюжим" и "человеком, с которым она никогда не подружится". Казалось, ему безразлично, какое впечатление он производит на гостью своей матери. Роджер был в том возрасте, когда молодые люди больше восхищаются сформировавшейся красотой, чем лицом, на котором написаны задатки будущей красоты, и когда они болезненно осознают, насколько трудно найти темы для разговора с неуклюжим подростком. Кроме того, его мысли были заняты другим, и он был не намерен их озвучивать, и все же ему хотелось предотвратить ту тяжелую тишину, которая, как он боялся, может повиснуть между разгневанным и недовольным отцом и робкой и расстроенной матерью. Для него Молли была всего лишь плохо одетой и довольно неловкой девушкой с черными волосами и умным лицом, но она могла бы помочь ему справиться с задачей, которую он сам поставил перед собой — сохранить непринужденный общий разговор за столом. Однако она ничем ему не помогла. Молли посчитала Роджера бесчувственным из-за его разговорчивости, непрерывный поток слов на разные темы был для нее необычным и вызывал отвращение. Как он мог так беззаботно болтать, когда его мать едва притронулась к еде и безуспешно делает все возможное, чтобы сдержать слезы, выступившие у нее на глазах. Когда густые брови отца сурово насуплены, и ему едва ли интересна вся та болтовня, которую изливает его сын? Разве в мистере Роджере Хэмли совсем нет сочувствия? Во всяком случае, она покажет ему, что у нее есть сочувствие. Поэтому Молли решила уклониться от той роли, которую, как Роджер надеялся, она сыграет — отвечать, а, возможно, и задавать вопросы, и выполнение его задачи стало все больше и больше напоминать прогулку человека по болотной трясине. Вдруг сквайр встряхнулся и заговорил с дворецким. Ему захотелось разбавить раздражение лучшим вином, чем обычно.

− Принеси бутылку бургундского с желтой печатью.

Он говорил тихо, поскольку был не в настроении говорить своим обычным голосом. Дворецкий ответил тем же тоном. Молли сидела возле них и замерла, услышав, о чем они говорят.

− Если позволите, сэр, с той желтой печатью осталось не более шести бутылок. И это любимое вино мистера Осборна.

Сквайр повернулся и прорычал:

− Принеси бутылку бургундского с желтой печатью, как я сказал.

Дворецкий ушел, недоумевая. Пристрастия и нелюбовь мистера Осборна до сих пор были непреложным законом в доме. Если ему нравились какие-нибудь особенные еда или напитки, кресло или место, тепло или прохлада, его желания должны были исполняться. Он был наследником, самым чувствительным и самым умным в семье. Все, кто работал вне дома, сказали бы то же самое — если мистеру Осборну хотелось, чтобы дерево срубили или оставили нетронутым, если у него был тот или иной каприз в игре, или если ему хотелось какую-то необычную лошадь — все они должны были исполнять его желания, словно закон. Но сегодня слуги должны были принести бургундское с желтой печатью, и его принесли. Молли проявила молчаливую непокорность. Она никогда не пробовала вина, поэтому ей не нужно было бояться, что слуга наполнит ее бокал. Но, открыто демонстрируя преданность отсутствующему Осборну, как бы мало не был понят ее поступок, она накрыла своей маленькой загорелой ладошкой бокал и держала ее, пока вино не было разлито, а Роджер и его отец получили полное наслаждение от этого поступка.

После обеда джентльмены долго засиделись с десертом, и Молли слышала, как они смеются, а затем увидела, как они бродят в сумерках снаружи. Роджер был без шляпы, засунув руки в карманы, он лениво шагал рядом с отцом, который уже мог говорить привычно громко и радостно, забыв об Осборне. Vae victis!