Жены и дочери (ЛП)

- Нет! — твердо ответила Синтия, немного подумав. — Это невозможно. Я более довольна этим своим поступком, чем всем тем, что сделала за прошедшие недели. Я рада быть свободной. Я страшусь великодушия Роджера и его поучений, и всего такого прочего. Это было не по мне, и я не думаю, что когда-нибудь вышла бы за него замуж, даже если бы он не знал обо всех этих недоброжелательных историях, которые рассказывают обо мне, и о которых он бы узнал и ждал, что я объясню их и буду сожалеть, буду кающейся и покорной. Я знаю, что он бы не смог сделать меня счастливой, и не верю, что он был бы счастлив со мной. Все должно оставаться так, как есть. Я скорее стану гувернанткой, чем выйду за него. Я бы уставала от него каждый божий день.

- Устать от Роджера! — повторила Молли про себя. — Я понимаю, самое лучшее — оставить так, как есть, — ответила она вслух. — Только мне очень жаль его, очень. Он так любил тебя. Никто не будет любить тебя так сильно, как он!

- Очень хорошо. Я должна рискнуть. Слишком много любви подавляет меня. Мне нравится большая, широко простирающаяся любовь, а не ограниченная одним единственным возлюбленным.

- Я не верю тебе, — сказала Молли. — Но давай больше не говорить об этом. Лучше оставить как есть. Я подумала… я почти уверена, тебе будет жаль. Но мы оставим его в покое, — она села, безмолвно глядя в окно, ее сердце болезненно сжималось, она едва ли знала почему. Но она не могла говорить. Скорее всего, она бы начала плакать, если бы заговорила. Некоторое время спустя Синтия бесшумно прокралась к ней.

- Ты сердишься на меня, Молли, — начала она тихим голосом. Но Молли резко обернулась:

- Я?! Мне нет до этого никакого дела. Тебе судить. Делай то, что считаешь правильным. Полагаю, ты поступишь правильно. Только я не хочу это обсуждать и касаться этого в разговоре. Я очень сильно устала, дорогая, — теперь она говорила с нежностью, — я едва ли знаю, что сказать. Если я кажусь сердитой, не обращай внимания.

Синтия не ответила сразу. Потом она произнесла:

- Думаешь, я могла бы поехать с тобой и помочь тебе? Я могла бы вчера поехать; ты сказала, он еще не открыл мое письмо, значит, он еще не знает. Я всегда любила бедного Осборна, по-своему, ты знаешь.

- Я не могу сказать. Я не имею права говорить, — ответила Молли, едва понимая мотивы Синтии, которые, в конце концов, были всего лишь порывами. — Папа мог бы осудить. Думаю, тебе лучше не ехать. Но не поступай согласно моему мнению. Я могу только сказать, что бы мне хотелось сделать на твоем месте.

- Я бы так поступила ради тебя, как и ради любого другого, Молли, — сказала Синтия.

- О, тогда не езжай! Сегодня я устала, но завтра я буду в порядке. И мне бы не понравилось, если бы ради меня ты вошла в дом, в такой момент.

- Очень хорошо! — согласилась Синтия, отчасти радуясь, что ее порывистое предложение отклонили. А про себя она подумала: «В конце концов, это было бы неудобно». Поэтому Молли вернулась в экипаже одна, размышляя, каким она найдет сквайра; какие документы он обнаружил среди бумаг Осборна, и к каким убеждениям он придет.

Глава LIII Неожиданный приезд

Робинсон открыл для Молли дверь еще до того, как экипаж подкатил к Хэмли Холлу, и рассказал ей, что сквайр не раз посылал его к верхнему окну, из которого можно мельком увидеть холмистую дорогу между Холлингфордом и Хэмли, чтобы узнать, не появился ли в поле зрения экипаж. Когда девушка вошла в гостиную, сквайр стоял посреди комнаты, ожидая ее — на самом деле, ему не терпелось выйти и встретить Молли, но его сдерживал официальный этикет, мешающий ему свободно передвигаться в этом доме скорби. В руках, дрожащих от нетерпения и эмоций, он держал бумаги; на столе перед ним были разбросаны четыре или пять открытых писем.

- Это все правда, — начал он, — она его жена, а он — ее муж… был ее мужем… так правильно… был! Бедняга! Бедняга! Он много за это заплатил. Видит Бог, это не моя вина. Прочтите это, моя дорогая. Это свидетельство. Оно настоящее — Осборн Хэмли на Мари-Эми Шерер — приходская церковь и все такое, и засвидетельствовано. О боже! — он сел на ближайший стул и застонал. Молли села рядом с ним и прочитала юридический документ, который убеждал ее в том, в чем она и без того была уверена: брак был законным и действительным. Она держала бумагу в руках, закончив чтение, и ожидала следующих связных слов сквайра, поскольку он продолжал говорить сам с собой обрывочными предложениями. — Да, да! Это происходит из характера и несдержанности. Она была единственной, кто мог, — а я стал хуже после того, как она ушла. Хуже! Хуже! И посмотрите, к чему это привело! Он боялся меня… да… боялся. Правда в том, что… боялся. И ему приходилось держать все в себе, и забота убила его. Они могут называть это сердечным недугом… О, мой сын, мой сын, теперь я знаю его лучше; но слишком поздно… это острая боль… слишком поздно, слишком поздно! — он закрыл лицо и закачался взад и вперед, Молли не смогла дольше это выносить.