Жены и дочери (ЛП)

— Но где неблагодарность, мама? Я очень устала, и, возможно, поэтому я такая глупая. Но я не вижу неблагодарности, — Синтия говорила очень устало, откинув голову на диванные подушки, словно ее не заботил ответ.

— Разве ты не видишь, что мы делаем все, что можем для тебя: хорошо тебя одеваем, посылаем тебя в Лондон, и когда ты могла бы освободить нас от расходов на все это, ты этого не делаешь.

— Нет! Синтия, я буду говорить, — возразила Молли, вся пунцовая от возмущения, отталкивая удерживавшую ее руку сестры. — Я уверена, что папа не возражает против расходов, которые он взял на себя, чтобы обеспечить своих дочерей. И мне довольно хорошо известно, что ему бы не хотелось, чтобы мы выходили замуж, пока… — она запнулась и замолчала.

— Пока что? — спросила миссис Гибсон полунасмешливо.

— Пока мы не полюбим кого-нибудь очень сильно, — закончила Молли тихим, но твердым голосом.

— Что ж, после этой тирады… довольно бестактной, должна сказать… я закончила. Я не буду ни помогать, ни препятствовать вашим любовным отношениям, юные леди. В мое время мы радовались совету старших, — и Клер покинула комнату, чтобы привести в исполнение мысль, которая только что поразила ее — нужно написать доверительное письмо миссис Киркпатрик и изложить ей версию «несчастного положения» Синтии, и «утонченного чувства чести», и намекнуть на ее полное безразличие ко всей мужской половине человечества, ловко исключив мистера Хендерсона из этой категории.

— О, дорогая! — произнесла Молли, садясь на стул со вздохом облегчения, как только миссис Гибсон вышла из комнаты. — Какой раздражительной я становлюсь с тех пор, как заболела! Но мне невыносимо слышать, как она говорит, будто папа жалеет денег для тебя.

— Уверена, он так не делает, Молли. Тебе не нужно защищать его. Но мне жаль, что мама по-прежнему смотрит на меня как на «обузу», как называют нас, несчастных детей, рекламные объявления в «Таймз». Но я была для нее обузой всю свою жизнь. Я слишком впадаю в отчаяние, Молли. Я попытаю удачи в России. Я узнала о месте английской гувернантки в Москве, в семье, которая владеет целой провинцией и почти сотней крепостных. Я откладывала написание письма до возвращения домой. Там я не буду мешать, словно я вышла замуж. О, дорогая! Путешествовать всю ночь — не очень полезно для душевного настроения. Как мистер Престон?

— О, он принял Камнор Грейндж, в трех милях отсюда, и теперь никогда не приезжает на чаепития в Холлингфорд. Я видела его однажды на улице, но это вопрос, кто из нас упрямо пытался уйти с дороги другого.

— Ты еще ничего не сказала о Роджере.

— Да, я не знала, хочешь ли ты знать о нем. Он очень повзрослел, он теперь — сильный, взрослый мужчина. И папа говорит, он намного серьезнее. Задавай мне вопросы, если тебе хочется знать, но я только однажды виделась с ним.

— Я надеялась, что к этому времени он покинет поместье. Мама говорила, он снова собирается в путешествие.

— Не могу сказать, — ответила Молли. — Я полагаю, ты знаешь, — продолжила она, но немного замешкалась, прежде чем сказала: — что он желает увидеть тебя?

— Нет! Я не знала. Мне бы хотелось, чтобы он довольствовался моим письмом. Насколько можно, все было определено. Если я говорю, что не увижусь с ним, интересно, моя или его воля окажется самой сильной?

— Его, — ответила Молли. — Но ты должна увидеться с ним. Ты обязана ему. Он никогда не успокоиться без этого.

— Полагаю, он опять станет уговаривать меня возобновить помолвку? Я бы снова разорвала ее.

— Думаю, тебя нельзя «уговорить», если ты настроена против. Но, возможно, на самом деле все не так, Синтия? — спросила девушка с тоскливым беспокойством, что отразилось у нее на лице.

— Все вполне решено. Я собираюсь учить маленьких русских девочек, и я ни за кого не выйду замуж.

— Ты говоришь несерьезно, Синтия. И все-таки это очень серьезные вещи.

Но Синтия впала в одно из своих диких настроений, когда на нее не действовали никакие разумные доводы.

Глава LVI «Прощай, старая любовь, и здравствуй, новая»

Следующее утро миссис Гибсон встретила в довольном расположении духа. Она написала и отправила письмо, и следующим своим шагом намеревалась наставить Синтию в благоразумии (как это называла миссис Гибсон), другими словами — постараться уговорить ее быть послушной. Но то были тщетные усилия. Синтия уже получила письмо от мистера Хендерсона до того, как спустилась к завтраку — признание в любви, предложение руки и сердца, настолько недвусмысленное, насколько можно выразить словами; вместе с сообщением о том, что из-за невозможности дождаться почты он собрался последовать за ней в Холлингфорд и прибудет в то же самое время, что и она сама предыдущим днем. Синтия никому ничего не сказала об этом письме. Она поздно спустилась к завтраку, после того, как мистер и миссис Гибсон покончили с трапезой, но ее непунктуальность объяснялась тем, что она путешествовала всю прошлую ночь. Молли еще недостаточно окрепла, чтобы подняться так рано. Синтия почти не разговаривала и не притронулась к еде. Мистер Гибсон отправился по своим дневным делам, и Синтия осталась наедине с матерью.