— Вы самый добрый человек, которого я знаю, — сказала она, — я не знаю, какими словами вас благодарить.
— Если ты снова помнешь мои воротнички подобным образом, я заставлю тебя их стирать. И именно сейчас, когда мне доставляет столько труда быть опрятным и элегантным, как твой мистер Хендерсон.
— Но он вам нравится, ведь так? — умоляюще спросила Синтия. — Вы так ему нравитесь.
— Конечно. Сейчас мы все ангелы, а вы — архангелы. Надеюсь, он оденется так же хорошо, как Роджер.
Синтия выглядела серьезной:
— Это был очень глупый поступок, — сказала она. — Мы оба не подходим друг другу…
— Все кончено, и этого достаточно. Кроме того, я не могу больше терять время, твой элегантный молодой человек спешно едет сюда.
Мистер и миссис Киркпатрик прислали все возможные поздравления, и миссис Гибсон, в личном письме заверила миссис Киркпатрик, что ее несвоевременное признание о Роджере должно считаться совершенно секретным. Но как только мистер Хендерсон появился в Холлингфорде, она написала второе письмо, умоляя не упоминать ни о чем из того, что говорилось в первом. Которое, она сказала, было написано в таком волнении после того, как открылась истинная привязанность ее дочери, что она едва ли помнит, о чем писала, и преувеличила некоторые вещи и неправильно поняла другие. Все, что ей было известно теперь, это то, что мистер Хендерсон сделал предложение Синтии, и оно было принято, и что они на редкость счастливы и («извините за материнское тщеславие») составили самую прекрасную пару. Поэтому мистер и миссис Киркпатрик написали в ответ в равной степени любезное письмо, восхваляя мистера Хендерсона, восхищаясь Синтией, и настаивая вдобавок, что свадьба должна состояться в их доме на Гайд Парк стрит, и что мистер и миссис Гибсон, и Молли должны приехать и навестить их. В конце была небольшая приписка.
Состоялось несколько семейных совещаний, и в результате было решено, что следует принять предложение Киркпатриков. Для этого имелось много незначительных причин, которые открыто признавались, но было одно общее и невыраженное желание, чтобы церемония прошла как можно дальше от тех двух мужчин, которым Синтия прежде… отказала. Именно теперь это слово применялось к ее отношениям с ними. Поэтому Молли приказывали, предписывали и умоляли выздороветь как можно быстрее, чтобы состояние ее здоровья не могло препятствовать ее присутствию на свадьбе. Сам мистер Гибсон, хотя и считал, что это его долг ослабить ликующие предвкушения жены и дочери, вовсе не питал неприязни к перспективе поехать в Лондон и повидаться с полудюжиной друзей, посетить многие научные выставки, независимо от весьма изрядной симпатии, которую он испытывал к хозяину, самому мистеру Киркпатрику.
Весь Холлингфорд пришел поздравить невесту и разузнать подробности. Некоторые — и миссис Гудинаф во главе этой группы недовольных — в самом деле считали, что, устраивая свадьбу Синтии в Лондоне, их обманом лишили прекрасного зрелища. Даже леди Камнор была вовлечена в сие действие. Она, которая едва ли наносила визиты людям, «не относящимся к ее собственному кругу», которая только однажды виделась с «Клэр» в своем собственном доме — она пришла поздравить невесту в своей манере. Мария только лишь успела забежать в гостиную однажды утром и сказать:
— Прошу прощения, мэм, огромный экипаж из Тауэрса подъезжает к воротам, и миледи графиня сидит в нем.
Было уже одиннадцать часов, и миссис Гибсон была бы крайне недовольна любым человеком незнатного происхождения, который осмелился бы прийти с визитом в такой неурочный час, но в случае с аристократами правила домашней этики ослаблялись.
Семья «стояла наготове», ожидая, пока леди Камнор появится в гостиной, затем ее усадили в самое лучшее кресло и притушили свечи, прежде чем началось что-то похожее на разговор. Она начала первой; и леди Харриет, которая сказала несколько слов Молли, замолчала.