Жены русских царей

Первого февраля тайный Совет получил приказ собраться с самого утра и приготовить большую присутственную залу в Кремле. Третьего февраля в ней собрались царь, высшее духовенство, министры и дворянство. Три батальона преображенцев с заряженными ружьями окружали дворец. В залу ввели царевича как государственного пленника, без шпаги, между стражами. Это было первое свидание отца с сыном после долгой разлуки.

Пётр заговорил первый; он сурово упрекнул сына за его безобразия, распутство, бесполезную юность, бегство, измену государю и отечеству.

Виновный упал на колени, стал просить прощения и пощады. Царь поднял его и обещал помиловать с условием, если он откроет имена всех его единомышленников. Алексей тотчас написал и вручил отцу бумагу, в которой он сознавался в своих преступлениях и умолял сохранить ему жизнь. Затем они оба, без свидетелей, вышли в соседнюю комнату; здесь царевич назвал своих главных соучастников. В тот же час посланы были курьеры в Петербург с приказанием доставить некоторых из тех, на кого царевич указал в своём доносе. Были привезены в оковах знаменитые бояре: Долгорукие, Нарышкины, также Вяземский и Кикин.

Когда отец и сын вернулись в присутственную залу, канцлер Шарифов прочёл акт торжественного отречения от престола; в нём царевич признавал справедливым лишение его наследства, давал присягу никогда не изъявлять притязания на русский престол и признать законным государем своего брата, Петра Петровича, рождённого от Екатерины.

Вечером того же дня Пётр велел напечатать длинный манифест своему народу. Он в нём упомянул о своих стараниях, которые без пользы употреблял для воспитания сына, о постоянном отказе царевича помогать отцу в его трудах, о дурном поведении Алексея со своей женой, умершей от горя, о его неприличной связи с крестьянкой, об интригах, направленных против отца, о побеге и обращении его к иностранным государям за помощью. В наказание за всё это, сказано в манифесте, царь лишает преступного сына наследства и назначает своего второго сына Петра своим единственным наследником. Всякий, сказано в заключение, кто осмелится сопротивляться этой царской воле, будет наказан как изменник.

Несмотря на несчастье, постигшее царевича, он казался весёлым, он только горевал по случаю разлуки со своей красавицей, находившейся ещё в Берлине.

В течение трёх дней народ был призван присягнуть в кафедральном соборе новому наследнику. Многие не пошли, иные открыто противились верховной воле; какой-то недовольный Докукин, отставной чиновник и ярый приверженец старины, дерзнул подать царю при всех в церкви протест против лишения Алексея наследства.

VIII

Однажды вечером в кабинете Плейера, австрийского посланника, сидели за чаем саксонский и голландский посланники. Они беседовали о событиях дня. Между прочим, Плейер сообщил своим собеседникам свой разговор с царём.

   — Я был сегодня утром на аудиенции у царя, — сказал Плейер, — он мне показался очень расстроенным. «Ваше величество, — сказал я, — вы кажется сильно озабочены чем-то важным?»

«Отец беспрестанно должен заботливо думать о своём детище», — отвечал царь.

   — Полагая, что царь говорит о своём сыне я заметил, что не далее как час тому назад я видел принца совершенно здоровым, и спросил: — Разве случилось с царевичем внезапно что-нибудь дурное?

Царь горько улыбнулся и отвечал: «Не о таких детях, как мой Алексей, заботятся добрые родители. Дети, рождённые от женщины, не вечны, они рано или поздно умирают, и память о них кратковременна. Есть дети более дорогие, более близкие благородному сердцу, дети вечные, никогда не погибающие. Есть отцы, дух которых не может ограничиться жалкими ласками, расточаемыми ими телесной кукле, тятенкиному сынку, дух которых жаждет вечного счастья для целых народов, для человечества. Детище такого отца — это благоденствие народа, а достижение и увековечение такого благоденствия составляют его беспрестанную заботу, единственную цель его жизни, для него он не должен ничего жалеть, ничего не щадить и вырывать малейший корень, могущий приносить ему какой-либо вред».

— Я понял, что царь говорит о своих государственных делах и сказал: «Ваше величество не должно горевать по поводу ваших благодетельных реформ, они уже пустили глубокие корни и их уже никто не в состоянии вырвать».

«Нет, любезный Плейер, жалкие черви, пресмыкающиеся глубоко в земле, не видны, но они объедают кончики корней и тем разрушают самые крепкие деревья. Для сохранения же целости, дерева нужно затоптать червей без всякой жалости и не оставлять от них ни малейшего следа, иначе вновь разовьётся целый легион вредных червей. Гибель червя не важна, если она содействует упрочению растительности.