Жёны Шанго

– Но… ты же отдала им всю свою аше[34]! Как ты держишься на ногах, Эвинья?! Я сначала не хотел вмешиваться: сам иногда так работаю… Но Обалу в эти дни просто с ума сходил! Он ведь твою ори чувствует ещё лучше, чем я! Он замучил меня: иди к сестре, она себя угробит, она не знает меры, вы с ней оба полоумные… И вот – я здесь! И вовремя, похоже! Сядь в кресло! Закрой глаза, расслабься… Сейчас пойдёт.

Эва слабо улыбнулась, протягивая брату руку. И аше Марэ – сияющая, радужная – сразу же вошла в её ладонь и поднялась выше, к сердцу и голове, наполняя всё тело светом и силой. И – словно не было этих дней непрерывной работы, усталости, сна урывками, торопливых глотков остывшего кофе, головокружения…

– Боже, как хорошо… – прошептала Эва, глубоко вздыхая и откидывая голову на спинку кресла. Марэ, усевшись рядом на полу, с мягкой улыбкой смотрел на сестру.

– Нельзя так загонять себя, малышка. Наша с тобой аше – лучшая, но ведь и она может закончиться.

– Почему – лучшая? – сонно спросила Эва, закрыв глаза. – Я думала, самая лучшая – у Шанго…

– У него – самая сильная. Может из могилы поднять. Очень многое может наша мать. У Ошун тоже прекрасная аше, но нашим воинам – Огуну, Ошосси, Эшу – она ни капли не годится. Но вот наша с тобой – просто универсальная! Думаю, это из-за радуг и дождя. Вода, свет и воздух есть во всём на земле. Без них ничто не может жить…

– Эшу однажды попробовал поделиться со мной своей аше, – задумчиво вспомнила Эва. – И мне было… немного плохо.

– Немного?! Эшу что – с ума сошёл? – вознегодовал Марэ. – Вот болван! Это всё равно что запивать таблетки кашасой! Впрочем, что с него взять… Отдыхай, Эвинья. Ты сделала потрясающие вещи, но теперь нужно поспать. И обещай, что завтра пойдёшь в кафе и закажешь кучу еды! Ты, надеюсь, не на диете, как все эти вяленые паулисты? Ты же баиянка, держи форму!

– Нет… – Веки уже слипались. – Марэ… Не уходи… Я хочу ещё с тобой… поговорить…

Эва уснула на полуслове, с улыбкой на губах. Марэ поднялся. Ушёл в глубину квартиры, вернулся с лёгким пледом, прикрыл сестру.

– Мы ещё поговорим с тобой, сестрёнка, – негромко пообещал он. Ненадолго задержался у стола, глядя на фигурки ориша и восхищённо покачивая головой. Затем вышел на балкон, где уже меркла ночь и таяли над крышами небоскрёбов звёзды, аккуратно прикрыл за собой дверь – и исчез.

Когда Даниэл вернулся из Европы, Эва покрывала статуэтки цветной глазурью. Увидев в дверях мастерской возлюбленного, она повернула к нему лицо – исхудалое, напряжённое, перепачканное краской. В курчавых, кое-как стянутых в узел волосах Эвы торчали кисти.

– Ты?.. Здравствуй… Мне осталось совсем немного…

– Эвинья, я дома! – изумлённо сказал Даниэл. – Ты скучала?

– Конечно. Иди отдыхай, я скоро… – Не договорив, Эва повернулась к керамическому Огуну и вытащила из волос очередную кисточку. О том, что её любимый вернулся домой, она вспомнила лишь поздним вечером. То, что Даниэл, кажется, обиделся, поняла лишь два дня спустя.

… – Эвинья, я расстроила тебя? – встревоженно спросила Ошун, присев на каменный край фонтана и потянув задумавшуюся Эву за руку. – Ты совсем замутилась, красотка! Что такое, а? Неужто ты всерьёз любишь это надутое чучело? Неужто на весь Сан-Паулу не нашлось ничего лучше? Стоило уезжать из Баии! Там такого добра полны помойки! Впрочем… Впрочем, не мне тебя учить, да уж! – Ошун вдруг запустила обе руки в волосы и с ожесточением сказала, – Я сама замужем за таким разбойником, что застрелиться хочется!

– Ошун! – Эва тут же забыла обо всех обидах и горестях. – Всё-таки что-то случилось? Ты приехала не просто так? Шанго снова что-то натворил?

– Ай, девочка, твой брат постоянно что-то творит! Не хочу даже портить тебе настроение… – Ошун, отвернувшись, зачерпнула воды из фонтана, плеснула себе в лицо и поморщилась. – Ужас какой! Пахнет бензином! Как вы тут живёте, несчастные?!. Так! – она развернулась к подруге и свирепо уставилась на неё. – Когда ты последний раз вспоминала, кто ты такая? Устрой-ка нам дождик – и уйдём отсюда!

– Куда?.. – растерялась Эва.

– Живо дождь, сестра, говорят тебе! Тьфу, чему вас только учат в этом трижды протухшем университете!

И Эва поняла, что именно это ей сейчас и нужно. И на мгновение сжала в ладонях влажное от пота ожерелье на своей груди – подарок брата. Это было украшение из перламутровых пластинок, изображавших радугу, которую держали в пастях две свернувшиеся змеи – символы Ошумарэ. Эве показалось, что бронзовые змейки тепло и живо шевельнулись в её ладонях. И она тихо позвала:

– Арроробой, Ошумарэ… – и шёпотом приказала, глядя в смеющееся лицо Ошун, – Дождь! Пусть пойдёт дождь!