Жермини Ласерте. Братья Земганно. Актриса Фостен

В тот год, когда молодой Жюпийон окончил училище, к мамаше Жюпийон стала захаживать по вечерам вместе с Жермини служанка лоретки, снимавшей квартиру этажом ниже мадемуазель де Варандейль. К этой девице, уроженке великого герцогства Люксембургского, поставляющего в Париж кучеров двухместных карет и служанок продажных женщин, очень подходило словечко кобыла: во всем ее облике было что-то лошадиное. Глаза у нее блестели шальным блеском, сросшиеся на переносице брови лохматились, как у грузчика. Вскоре она начала приходить в молочную каждый вечер, всех угощала вином и пирожными, откровенно заигрывала и вольничала с Жюпийоном, садилась к нему на колени, говорила, что он — красавчик, обращалась с ним, как с ребенком, недвусмысленно дразнила тем, что он еще не мужчина. Юноша, счастливый и гордый вниманием первой проявившей к нему интерес женщины, вскоре принялся ухаживать за Аделью, — так звали новую клиентку мамаши Жюпийон.

Жермини была неукротимо ревнива. Ревность составляла основу ее натуры, была горьким осадком в чаше ее нежности.

Если она любила кого-нибудь, то хотела владеть этим человеком целиком и безраздельно, требовала, чтобы он любил только ее. Она не желала мириться с мыслью о том, что хоть малейшая доля привязанности будет оторвана от нее и отдана другому: раз она, Жермини, заслужила эту привязанность, то и распоряжаться ею вольна только она, и больше никто. Она терпеть не могла людей, которых ее хозяйка принимала особенно ласково и дружелюбно. Своим хмурым, неприветливым видом она умудрилась отдалить, почти отвадить от дома нескольких старинных приятельниц мадемуазель, чьи визиты заставляли Жермини так страдать, точно эти старухи что-то похищали из квартиры, уносили всякий раз кусочек ее госпожи. Люди, некогда любимые, становились невыносимы Жермини именно из-за того, что, по ее мнению, отвечали ей недостаточно пылким чувством: она ненавидела их за ту любовь, которой от них не получала. Короче говоря, у нее было требовательное и властное сердце. Полностью отдавая себя, оно взамен хотело той же полноты. При малейшем признаке охлаждения, при ничтожном проблеске симпатии к кому-нибудь другому со стороны тех, кто был ей дорог, Жермини приходила в ярость, терзалась, плакала ночи напролет, начинала проклинать весь мир.