Жернова. 1918–1953. Большая чистка

— Да, у нас нет ни военного опыта, ни опыта управления государством, — заключил наркомвоенмор свой анализ. — Чем мы можем компенсировать свою неопытность? — спросил он у полупустого зала и картинно замер с вытянутой вперед рукой. Затем выкрикнул после длительной паузы: — Террором и только террором! Террором последовательным, решительным и беспощадным! Если до настоящего времени нами уничтожены сотни и тысячи, то теперь пришло время создать такую военную организацию, которая, если понадобится, сможет уничтожать наших врагов десятками тысяч. — И далее, сбавив тон: — Учтите, товарищи, что у нас нет времени, нет возможности выискивать действительных, то есть активных врагов советской власти. Мы вынуждены стать на путь физического уничтожения всех классов, всех групп населения, из которых могут выйти возможные враги нашей власти». И дальше все в том же духе, вплоть до децимации неустойчивых отрядов и полков.

Эти слова на первых порах потрясли Тухачевского. Но он быстро смекнул, что они открывают перед ним путь не только террора, но еще и произвола во всех сферах военной и прочей деятельности без оглядки на какие бы то ни было законы и правила. И он, Тухачевский, и многие другие красные командиры вступили на этот путь, сперва робко и с оглядкой, а через какое-то время осмелели и пошли крошить направо и налево. Особой жестокостью отличались батальоны, состоящие из китайцев. Не слишком отставали от них венгры, хорваты и другие представители балканских народов, составляющие армию австро-венгерской монархии. Вплоть до расстрела заложников и изощренных пыток попавших в плен белых офицеров. А затем, уже в двадцать первом, и применения отравляющих газов при подавлении крестьянского восстания на Тамбовщине.

Да, он, Михаил Тухачевский, был послушным орудием председателя Реввоенсовета Троцкого, который смотрел сквозь пальцы на все его промахи и ошибки, произвол и жестокость в достижении цели. Но он не был одинок в своих методах. Да, он выступал против Ворошилова, не любил и презирал Сталина, еще меньше понимающего в военном деле, чем нарком Ворошилов, но он был солдатом в том исконном значении этого слова, которое подразумевает служение власти, интересам государства.

Всякая власть от бога — старая истина. Можно не верить в бога, но истина от этого не меняется, как не меняется древний обычай: солдат обязан служить государству, кто бы это государство не олицетворял. Когда солдат начинает бузить, подстрекаемый темными личностями, и требовать себе больше прав, чем ему положено по древнему обычаю, тогда государство разваливается, а иногда исчезает с лица земли и даже из памяти народов. Гамарники и Фельдманы — они никогда не были настоящими солдатами, но именно они сперва подстрекали солдат старой армии к бунту, исходя из собственных интересов, а вовсе не из интересов солдат, затем надели военную форму исключительно для того, чтобы влиять на настроение солдат и держать их в повиновении. Когда их интересы стали расходиться с интересами властей предержащих, они снова стали подбивать солдата к бунту. Старая, замызганная история, которая повторяется то там, то сям из века в век.

Иногда в пользу подстрекателей, но чаще всего — наоборот.

Вот и он, Михаил Тухачевский, стал тем солдатом, которого попытались перетянуть на свою сторону неуемные подстрекатели. Перетянуть не перетянули, а поколебать его солдатскую стойкость поколебали, следовательно, отвечать все равно придется. Именно поэтому он и подписал все, что ему, маршалу Тухачевскому, ставила в вину нынешняя власть и что на него наклепали бывшие подстрекатели. Все остальное — не имеет значения: ни твоя невиновность, ни твое неучастие, ни твои взгляды, ни достоинства. Эта власть сделала тебя маршалом. Эта же власть имеет право лишить тебя маршальства. И даже жизни. Поэтому не имеет значения, в чем тебя обвиняют: в шпионаже ли, в предательстве или еще в чем. Обвинения — это для толпы, для быдла. Главное — твое сомнение в праве нынешней власти властвовать. Оно, это сомнение, имело место, — и ты перестал быть солдатом в глазах власти, перестал быть ее защитником. Все остальное — от лукавого.

Тухачевский не заметил, как мышонок забрался к нему на колено и, устроившись поудобнее, принялся чиститься и выщелкивать блох.

Вспомнился пензенский дворик, заросший лебедой и крапивой, застроенный дровяными сараями, с курами и утками, свиньями и прочей живностью. И был среди этой живности большущий черный петух, которого звали Султаном. Очень большой и очень задиристый петух. Он не давал спуска ни другим петухам, ни даже кошкам и собакам.

Однажды Миша Тухачевский, тогда еще ученик третьего класса пензенской гимназии, сидел на поленице дров и читал книгу о Пунических войнах и походах Ганнибала. Вдруг петух закудахтал, стал подпрыгивать, взмахивая крыльями, и что-то клевать. Этим что-то оказалась обыкновенная мышь. Петух схватил ее клювом, тряхнул, и мышь отлетела к ногам Миши.