Жернова. 1918–1953. Держава

Жуков еще раз посмотрел на экран. На экране двигались по дорогам длинные колонны пленных польских солдат и офицеров, вереницы беженцев, им навстречу — немецкие танки и машины с пехотой, возникали то понурые лица поляков, то веселые лица немецких солдат. Жуков нахмурился, принялся перечислять бесстрастным голосом:

— Танки у немцев лучше, самолеты лучше польских, организация и управление боем выше, чем у поляков, да и армия вторжения в полтора-два раза превышала польскую по численности. Сыграла свою роль незначительность территории самого Польского государства, которое было атаковано сразу с трех сторон. Оно не имело ни одной точки, недоступной для авиации противника. Все это необходимо учитывать при анализе немецко-польской войны.

— Переоценивать противника тоже нельзя, — вставил Каганович учительским тоном. — Помимо армии надо учитывать и расстановку классовых сил в тех государствах, которые могут стать нашими потенциальными противниками. Польские военные, как и польское правительство, не могли этого учитывать в силу своей классовой ограниченности, в силу того, что в данном случае речь идет о войне одной капиталистической страны с другой капиталистической страной. В то же время на стороне СССР все сознательные рабочие мира. В том числе и немецкие рабочие, одни из самых передовых, имеющих богатый опыт революционной борьбы.

Жуков даже не взглянул на Кагановича. Он молчал и смотрел на Сталина. А Сталин смотрел на экран и думал, что не стоит из Жукова делать незаменимого полководца, он и так, похоже, готов возомнить себя этаким Суворовым. А до Суворова ему, как до неба. Генерал Ермолов или Багратион — самое большее. На наркомат обороны, как он, Сталин, и решил, надо поставить Тимошенко, человека проверенного, надежного, Жукова — на Киевский военный округ, начальником Генштаба — Мерецкова, который всю вину за неудачное начало финской кампании свалил на Генштаб; Ворошилова, Шапошникова… Впрочем, там будет видно.

Дверь открылась, бочком вошел Поскребышев, подошел к Сталину, склонился над ним, что-то произнес. Сталин выслушал, кивнул головой. Поскребышев, постепенно распрямляясь, попятился и покинул просмотровый зал.

Глава 22

— Мне только что доложили, — заговорил Сталин, медленно процеживая слова сквозь щетку усов, — что германские войска сегодня утром начали новое наступление на Западном фронте. Таким образом, можно считать свершившимся фактом: вторая мировая война действительно началась. — Замолчал, пристально глядя на Шапошникова, точно тот скрывал от него этот всем уже известный факт, продолжил в том же темпе: — Мы сейчас перейдем в мой кабинет, товарищ Шапошников получит более подробную информацию, возьмет соответствующие карты и обрисует нам сложившуюся на Западе военную обстановку. — Тяжело поднялся, постоял, словно в раздумье, а может быть, давая возможность Шапошникову покинуть зал первым, затем направился к выходу.

Все молча потянулись за ним. Последним — Ворошилов, с опущенной головой, с обиженно поджатыми губами. Сталин, войдя в кабинет, пересек его и скрылся за дверью своей квартиры, примыкающей к кабинету.

Шапошников отсутствовал с полчаса. Сталин тоже. За это время в кабинете, прозванном его постоянными посетителями «Уголком», собравшиеся успели выпить чаю с бутербродами и поделиться своими соображениями.

Больше всех разглагольствовал Мехлис: