Жернова. 1918–1953. Книга тринадцатая. Обреченность

В метро пустынно. Гулок гул путей,
Туннелей, мраморных колонн и залов.
Как будто мор пронесся тысячью плетей,
Как будто время бег свой задержало.

За каждым домом, за изломом стен

Таится нечто, грозное и злое,
А в воздухе разлит какой-то странный тлен,
Глядишь – и кажется, что все вокруг чужое.

Чужой Арбат, как мертвая река,

Чужое солнце чахнет над столицей,
Тащатся по небу чужие облака,
Дома таращат мертвые глазницы.

Чужие люди… тороплив их шаг,

Затравлен взгляд, тоска в нем и сомненье,
И ожиданье: где-то рядом враг…
А кто он – враг? И в чем его значенье?

3.

Чу! Где-то вдалеке, где кружит вертолет,
Как будто палкой в беге по забору.
А это вот кузнец кувалдой тяжкой бьет
По наковальне – весело и споро.

Замрет прохожий, ухо навострит,

Таращится: откуда эти звуки?
Молчит народ, уж третий год молчит,
Вдоль тела уронив натруженные руки…

Вернувшееся ко мне умиротворение позволило более-менее объективно посмотреть на свое творчество и признать, что есть там и длинноты, и нечто, что когда-то уже имело место быть, и много что еще, и много что другое, чего быть не должно. Поэтому я не спешил предлагать «Наконечник стрелы» журналам и издательствам. Пусть полежит. Придет и его время.

36.

Между тем, все горести и радости заставляли меня работать еще больше. Закончив «Иудин хлеб», я сразу же приступил ко второй книге, далеко не сразу назвав ее «Москва-Берлин-Березники». И в первой, и во второй книгах, как и во всех последующих, самым неожиданным для меня образом возникали новые персонажи, одни из которых пойдут дальше, другие исчезнут в бурных водоворотах тогдашней жизни.

Как-то зашел в редакцию журнала «Пограничник», где в 1993 году была напечатана моя повесть «Черная речка». Там познакомился с членом редколлегии В.Я. Голанд, которая высоко оценила «Черную речку», а когда я рассказал ей о том, что закончил работу над первой книгой романа «Иудин хлеб», она тут же на листе бумаги написала, что рекомендует этот роман редакции журнала «Север», издающегося в Петрозаводске.

– Пошлите свою рукопись в этот журнал: они ею непременно заинтересуются.

Наверно, на лице моем было написано недоумение: как же так – не читала и рекомендует?

– Я уверена, что вы плохой роман не напишете, – заверила она.

И я отослал. А через какое-то время получил из Петрозаводска письмо, написанное зам. глав. редактора.

Вот выдержка из этого письма: «Общее впечатление у меня самое благоприятное, книга умная, проникновенная, чувствуется, что автор много знает (и по делу), и – что для нашего журнала важно в подобных вещах – автор нигде не срывается в оголтелость. <…> Мне понравилось, как в Вашей книге сочетаются картины самого «простого» деревенского быта с эпизодами «высоких гос. сфер», мне кажется, это получилось просто и естественно…»

И далее о том, что моя книга «растолкала локтями другие», намеченные на 1994 год, что хорошо бы сократить ее вдвое, поскольку журнал всю не потянет, что если не я сам, то могу довериться редакции.

Увы, мне в то время было не до журнала: я попал в больницу с непонятным диагнозом, но с явным намеком на рак. И что жить мне осталось не более трех месяцев. Действительно, выглядел я скелетом, обтянутым пожелтевшей кожей. Моя дочка, увидев меня, разрыдалась, и я, решив, что ей известно о моей болезни больше, чем мне, приготовился отправиться на «тот свет» и больше не думать о своем будущем. Да и то сказать: ну, напечатают «Иудин хлеб», затем другую, третью… А что дальше? Дальше, если верить ученым, через пять миллиардов лет потухнет солнце, вымрет на земле все живое, и некому будет читать мои книги. Да и книги исчезнут тоже.

И вот – одна операция, затем другая, но в другой больнице…

Я выжил. Но долго приходил в себя. И даже сочинил стихи на эту тему:

Всего меня врачи изрезали —
Качалась смерть в окне…
Но, видно, нужен до зарезу я
Родимой стороне…

Нет худа без добра: меня отправили на пенсию – на целых полтора года раньше срока, – признав меня инвалидом второй группы.

И стал я, таким образом, абсолютно свободным человеком, продолжив писать свой роман. Книгу за книгой. На каждую уходило не меньше года.