Жернова. 1918–1953. Старая гвардия

Люшков далеко не все поведал своим помощникам о разговоре с Ягодой и Ежовым. Он умолчал о том, что Ежов, напутствуя его на новую должность, поведал ему: дни Ягоды сочтены, не сегодня-завтра будет снят с поста наркома внутренних дел, следовательно, с задачей, поставленной им перед Люшковым, можно повременить, дело сводится пока к сбору компромата на всех руководящих работников края без всякого исключения, а что компромат имеется, в этом нет ни малейшего сомнения. Но эта предварительная работа — для будущего, а будущее наступит в ближайшие месяцы.

Впрочем, помощникам знать все и не обязательно. Их дело — выполнять приказы своего непосредственного начальника, а почему он отдает им такие приказы, это его заботы.

— Да, работенка нам предстоит не легкая, — повторил Люшков и пояснил: — Край, сами знаете, казачий, там все пронизано духом средневековья и опричнины, там нас, евреев, не любят и до сих пор называют жидами… Так что обстановка, сами понимаете…

— Мы это понимаем, Генрих Самойлович, — заверили Люшкова Гриша с Мишей. — Мы вас не подведем.

Но Мише показалось этого мало, и он решил дополнить своего начальники:

— Жидами нас называют не только казаки, но и все остальные.

И тут же получил локтем в бок от Гриши.

А Люшков глянул на Мишу оценивающе: того ли взял с собой? — однако замечание делать не стал, заметив назидательный тычок Гриши. Поэтому и заговорил так, будто ничего не случилось:

— Не сомневаюсь. Свое умение и преданность партии вы доказали делом. Кандидатур на ваше место было много, а выбрал я вас. Ценить надо.

— Мы ценим, Генрих Самойлович! — вскричали оба, а Миша так значительно громче своего товарища.

— Ну, то-то же… Конечно, в предыдущем деле у нас были кое-какие недочеты и упущения, мы слишком миндальничали с подследственными, иногда не проявляли достаточную инициативу и настойчивость. В результате подследственные искали и находили себе лазейки для оправдания своей враждебной деятельности, пытались сбить следствие с истинного пути. Но мы преодолели этот, так сказать, порог, вышли на новый рубеж и успешно его освоили. В этом ключе будем действовать и дальше… Кстати, Гриша, ты сопровождал Каменева в подвал… Как он вел себя?

— Нормально вел, Генрих Самойлович. Нижнюю губу закусил, шел уже как слепой, но ни звука. А Зиновьев — тот визжал, как свинья! — с гадливым восторгом воскликнул Гриша Винницкий, преданно глядя в выпуклые черносливовые глаза Люшкова. — А потом уже как заорет: «О, бог израилев! Слышишь ли ты меня?» Мы чуть со смеху не попадали… Привели уже в бокс… вернее, приволокли, лейтенант Евангулов приставил ему наган к затылку, нажал спуск — осечка! А Зиновьев уже падает и опять же визжит, будто он уже на том свете и задом на горячую сковородку сел. Все уже так и замерли. Евангулов нажал второй раз — ну, слава богу! — выстрел. Поверите ли, Генрих Самойлович, у меня аж ладони вспотели… Потом выяснилось, что если нажать сильно на спуск, собачка не доходит до бойка и совершает возвратное движение. То ли пружина очень сильная, то ли там какая деталь сработалась…

— Да это что! — поторопился поделиться своими впечатлениями Миша Каган. — Я сопровождал Рейнгольда, Дрейцера, обоих Лурье и Тер-Ваганяна. Еще на лестнице Дрейцер запел «Интернационал». Пришлось дать ему по голове рукояткой нагана. Тер-Ваганян ругался по-армянски. Плевался. Черт его знает, чего он там говорил! Под конец тоже запел «Интернационал». Остальные пребывали в полнейшей прострации.

— Значит, Дрейцер и Ваганян до самого последнего момента верили, что могут быть помилованы, — раздумчиво заметил Люшков. — Могли предполагать, что имеется такой приказ: если перед смертью станут проклинать советскую власть — стрелять, запоют «Интернационал» — помиловать. Вот и надеялись.

— А Вышинский-то! — вскинул курчавую голову Гриша Винницкий. — Чесал уже как по писаному! Вот это я понимаю — прокурор! Такой уже никому спуску не даст. Говорит: «Расстрелять всех, как бешеных собак».

— А Ульрих? — подхватил Миша Каган. — Ульриху прокуроры не нужны! Он сам и судья, и прокурор. Настоящий большевик!

— Генрих Самойлович, а вы читали в «Известиях» статью Радека? Нет? Здорово написана! — воскликнул Гриша Винницкий. — Называется: «Троцкистско-зиновьевская фашистская банда и ее гетман — Троцкий»… — и осекся под тяжелым взглядом Люшкова.

На помощь своему товарищу поспешил Миша Каган:

— Кстати, в сегодняшних «Известиях» опубликовано заявление Вышинского о том, что дано распоряжение начать расследование деятельности Пятакова, Бухарина, Рыкова, Муралова, Сокольникова и самого Радека. Представляете? — И глянул выжидательно на Люшкова, но, не разглядев в выпуклых глазах комиссара госбезопасности ничего, кроме холодного равнодушия, поторопился выказать свое полное согласие с происходящим: — Даже жаль, что мы уезжаем. Мне, например, Бухарин давно не нравится.