— Плохая привычка! Очень плохая! — попенял Хрущев. — Советский человек должен быть примером для пролетариев всех стран как в труде по примеру товарища Стаханова, который, как известно, перекрыл в десять раз прежние нормы, так и в культурном строительстве… в смысле бытовых условий и тому подобное. Товарищ Сталин и вся партия очень большое внимание уделяют этим жизненно важным вопросам.
— Оно конечно, — согласился, хотя и без особого энтузиазма, пожилой рабочий. — Мы понимаем, не без понятия чай. Однако, начальство — оно что? Оно в первую голову смотрит на план. План идет — и ладно. Не идет — лается… прошу прощения… ну и все такое. А мы что ж, мы ничего, мы всегда пожалуйста.
— А план, значит, идет не всегда?
— Да уж как водится: то того нету, то этого, — опять заговорил молодой парень в косоворотке. — Иногда сидим по целым дням и ждем. А потом пашем так, что жилы лопаются. Тут и о еде забудешь, и об отдыхе, и об этой самой… как ее?… культурности.
— Ну а со строительства канала есть тут кто-нибудь? — спросил Хрущев, оглядываясь, точно был уверен, что таковые имеются, но почему-то прячутся.
— Есть, конечное дело, — подтвердил его догадку усатый. И крикнул, обращаясь в конец вагона:
— Егорка! Тиунов! Идите сюда! Тут до вас дело есть у товарища секретаря.
Подошли трое молодых рабочих и один пожилой. Одеты свободно, в пиджаки, рубахи навыпуск, на ногах сапоги. Сразу видно — мастера.
На лавках потеснились, давая место.
— Так вы, стало быть, с канала?
— Стал быть, так, — согласился пожилой.
— Зовут-то как?
— Меня-то? Меня Егором Кузьмичем. А фамилия моя Скрипников, — с достоинством представился пожилой рабочий.
— И кем же вы на канале работаете, товарищ Скрипников?
— Я, например, кузнецом. Тиунов и Каплунов у меня в напарниках. А Данилов — он слесарь.
— И что делаете для канала? — не отставал Хрущев.
— А все, что прикажут. В настоящий текущий момент делаем болты для крепления бетонных блоков…
— А что, промышленность болты эти не выпускает?
— Такого размера не выпускает. Нам нужны длинной метр с четвертью, а у них самые большие сорок сантиметров. И толщина тоже не та. Нам нужно три четверти дюйма, а у них всего лишь полдюйма. Вот и куем сами… стал быть.
— И как?
— Не жалуются. Нам дают обнаковенное железо, а мы его науглераживаем поверху, получается и твердость и прочность у резьбы соответственная.
— Резьбу плашками режете или в матрицах в горячем виде куете? — показал свои познания в слесарном и кузнечном деле Никита Сергеевич.
— Поперва в матрицах, потом плашками доводим до кондиции, — ответил Скрипников. И пожаловался: — Матрицы-то старые, поизносились, а новых давно не дают. Да и плашки — дрянь, если вы, товарищ секретарь, в этом деле понятие имеете. Нарежешь три-четыре болта — и выбрасывай. А немецкие плашки — это совсем другое дело: износу нету…
— Так уж и нету? — засомневался Никита Сергеевич. — Всякий инструмент изнашивается, хоть немецкий, хоть шведский. Но чтобы на два-три болта — это уж пахнет вредительством… — И спросил, заглядывая в глаза Скрипникову: — А какой завод поставляет вам инструмент?
— Да всякие. Есть и московские. Завод «Калибр», если вы знаете.
— Знаю такой завод. Непременно поговорю с его директором, — пообещал Никита Сергеевич. — И он этому разговору не обрадуется, будьте уверены.
Вокруг заулыбались, закивали головами.
Вагон мотало из стороны в сторону, дробно стучали колеса, за окном проплывали деревушки, поля с зеленеющей озимью, речки, холмы, поросшие лесом с веселой солнечной листвой, еще не развернувшейся во всю силу. Вот открылась панорама строительства канала: тысячи рабочих, перекидывающих лопатами землю, снующие по трапам тачкогоны, подводы, машины; кое-где, окутываясь дымом солярки, рокотали ползающие туда-сюда бульдозеры, кивали длинными шеями экскаваторы, бухали паровые «бабы», вспыхивали на солнце начищенные медные трубы оркестра, огни электросварки, в открытое окно доносились веселые марши, полоскались на ветру флаги, и казалось со стороны, что и люди работают весело, даже радостно под этим веселым солнцем, бодрящим ветром и синим небом.