Жернова. 1918–1953. Старая гвардия

— Ну, выйдешь за него замуж, — говорил Василий, расхаживая по комнате. — Ну и что? Он инженер, а у тебя всего четыре класса. И книжек ты не читаешь, а на одних кинофильмах да на Любови Орловой настоящую семью не построишь. О чем вы будете говорить? Говорить вам не о чем.

— Будто вы с Маней умные разговоры разговариваете, — отбивалась Тая, сердито поглядывая на Василия.

— Так откуда им взяться, умным-то разговорам? — сердился Василий. — Она за всю жизнь ни одной книжки не прочитала.

— Книжками сыт не будешь, — не сдавалась девчонка и уходила на кухню помогать Марии по хозяйству.

А Мария была довольна тем, что Таисия пришлась по душе Димке, а он — ей. Собственно, она и пригласила ее к себе домой, в тайне рассчитывая, что Димка увлечется ее двоюродной сестрой. Тем более что дружба Василия с Димкой пугала Марию. Во-первых, Василий стал как-то решительно удаляться от семьи; во-вторых, они с Димкой как сойдутся вместе, так непременно бутылка на стол и пьяные разговоры, которые заставляли сжиматься сердце Марии своей ожесточенностью; и, наконец, в-третьих, стала Мария то и дело натыкаться на внимательный и тоскующий взгляд Димкиных серых глаз, пугавший ее откровенной настойчивостью. А в памяти Марии еще свежи были воспоминания о домогательствах Ивана Кондорова, которые чуть не лишили ее Василия. И вот только все наладилось: Василий стал и к семье потихоньку привыкать, и об учебе вспоминать все реже, и к самой Марии появилось у него что-то теплое и бережное, как вдруг откуда ни возьмись этот Димка. Нет, кто-кто, а Мария была очень довольна своей находчивостью и чем эта находчивость обернулась.

Глава 21

Книга очерков Алексея Задонова «По великому пути» — о его путешествии по Турксибу — вышла в январе; в июле, тоже отдельной книжкой, вышел роман «Перековка» — об идейной и нравственной перековке сознания старого интеллигента, — поначалу напечатанный с некоторыми сокращениями в «Новом мире» летом же прошлого года. И хотя Алексей Петрович не считал эти произведения вершиной творчества писателя Алексея Задонова, все же был доволен самим фактом своего вступления в большую литературу. Теперь-то он может наконец проститься с газетой и полностью посвятить себя главному делу своей жизни — созданию такого романа, который был бы не только созвучен эпохе, но и открыл бы новую страницу в русской литературе.

Прямо в издательстве Алексей Петрович приобрел по льготной цене пятьдесят экземпляров романа и принялся раздаривать эти экземпляры направо и налево, как до этого раздаривал книгу очерков. Он был уверен, что подаренную книгу, да еще с надписью автора, не могут не прочитать — хотя бы из приличия, следовательно, все более-менее близкие ему люди станут еще ближе, а сам он в их глазах поднимется еще на одну ступеньку вверх. Правда, эти люди не занимают высоких постов, не от них зависит популярность и значение писателя Задонова в литературных и издательских кругах, зато одни знали Алешку Задонова чуть ли не с пеленок, будучи приятелями отца, с другими Алексей Петрович учился в гимназии, с третьими в университете, с четвертыми работал по железнодорожному ведомству, пятые были ближними или дальними родственниками, шестые… да только вряд ли кто из них подозревал за ним такую будущность, если вообще подозревал хоть что-нибудь, — так тем более.

Вернувшись из командировки в Донбасс, где спешно и повсеместно прокладывались вторые пути для бесперебойной железнодорожной связи с центром, на следующий день утром, едва Алексей Петрович переступил порог своего кабинета, его вызвал к себе главный редактор.

— Заходи, Алексей, — сказал Главный, протянув через стол руку и, лишь только Задонов опустился в кресло, подвинул по столу к нему его же роман, ткнул в него пальцем, велел: — Пиши!

Алексей Петрович ухмыльнулся, раскрыл книгу, размашисто накидал несколько уже давно созревших в голове строк: «Моему любимому начальнику и благодетелю в качестве подхалимажа, в количестве одного экземпляра, лично им приобретенного за свои коврижки, дарю бесплатно сии строчки с пожеланиями благожелательного ко мне отношения и уверениями в вечной любви и покорности.

Алеха Задонов. 20 августа 1935 года».

Главный прочел, буркнул:

— Шут гороховый. За это поедешь в командировку в Калининскую область. Нужен очерк о передовом колхозе, нужен положительный, так сказать, пример…

— Завтра? Завтра не могу: на завтра приглашен к Горькому. На восемнадцать нуль-нуль.

— Ишь ты, — сказал Главный и с любопытством уставился на Задонова. — Растешь, однако. Или уже вырос?

— Скорее, подрос.

— Да-а, вре-емя… Сам звонил?

— Нет, секретарь.

— В колхоз не завтра, однако ехать надо. Как только отпишешься о командировке в Донбасс. На всякий случай вот тебе адрес, фамилия председателя колхоза, анкетные данные. И не тяни резину. Дерзай! — И, когда Алексей Петрович уже взялся за ручку двери, произнес все тем же ворчливым голосом: — Ты, Алексей, смотри там не зарывайся: у Горького бывает народец тот еще… А то я тебя знаю… — И покрутил в воздухе длинными пальцами несостоявшегося музыканта.