Жернова. 1918–1953. За огненным валом

Три детские головки виднелись одна возле другой на широком топчане. Неверный свет каганца колебался над ними, делая их похожими друг на друга. Но Атлас сразу же узнал своего сына, хотя не видел его больше двух лет. И тут мальчик открыл глаза, увидел склоненную над ним женщину и тихо произнес:

— Ма-ма… — И снова погрузился в сон.

Атлас дернулся и кинулся вон из комнаты: его душили спазмы рыдания, которое никак не могло вырваться наружу. Лишь уткнувшись головой в угол дома, он выпустил из себя несколько хриплых стонов, затем торопливо закурил, оглядывая безжизненное пространство, как бы выплывающее из серой пелены раннего утра.

Атлас провел в доме Рогнеды три дня. Спал на чердаке вместе с сыном, который никак не хотел поверить, что перед ним настоящий отец.

— А где же мама? — спрашивал он, пытливо заглядывая в глаза Атласу и решая в своем детском уме, может ли папа появиться в доме без мамы. — А где Илюша и Руфина?

— Не знаю, — честно признавался Атлас.

— Вот то-то и оно-ооо, — назидательно тянул он звук «о», кому-то подражая.

— А ты помнишь, как мы с тобой катались на лодке по Дону? — спрашивал Атлас, пытаясь вызвать у сына воспоминания, связанные с рекой, а через них и о себе.

— По-омню, — неуверенно тянул Давид. — Я тогда был маленький, а папа большой. — И, оценивающе оглядев Атласа с ног до головы, спросил: — А где твоя зеленая тюбетейка?

— Дома осталась, — соврал Атлас, потому что у него никогда не было зеленой тюбетейки.

— Да-ааа?

Сын явно не верил ему и задумчиво смотрел вдаль. Возможно, его смущали шрамы на лице отца, так сильно его изменившие.

На третий день Атлас засобирался: вдруг блеснула надежда, что Соня жива или кто-то из детей, что она в Минводах, что он зря здесь теряет время, что московская комиссия могла и не найти всех, оставшихся в живых. Или искала и нашла, и отправила их в Ростов. Мало ли как бывает.

— У меня еще два дня, — говорил он Рогнеде. — За два дня постараюсь хоть что-то узнать определенное. А если не найду… В любом случае пусть Давидик побудет у вас: куда ж я его повезу? Я из Минвод поеду прямо в Ростов, определюсь там с квартирой, и тогда заберу… Может, всех вместе… А? Как вы на это смотрите?

Рогнеда долго молчала, перебирая тонкими пальцами сборки своей кофты, затем качнула головой:

— Нет, я никуда не поеду, — произнесла она тихо. — Тут мой дом, тут я родилась, тут дети мои родились… Буду ждать своего. Бывает, что похоронку получат, а он жив. Вот и я думаю: вдруг вернется. А если не вернется, что ж… Другие живут, и я проживу как-нибудь. А на счет Давидика ты не беспокойся: он мне как сын родной — не обижу…

— Вот об этом я и говорю…

— Нет-нет! Ты и там себе жену найдешь. Образованную. Зачем я тебе? У меня всего два класса. Нет, я уж тут как-нибудь.

Атлас не стал настаивать, потому что и сам не знал, как все сложится. Он отдал Рогнеде все деньги, какие были, все продукты, отрез сукна на шинель. Даже чемодан свой фибровый оставил за ненадобностью. Закинул за спину вещмешок и пошел к калитке.

И вдруг сзади крик:

— Па-пааа!

Вздрогнул Атлас и встал, будто по спине колом ударили, а в ногу уже вцепились детские ручонки.

— Папа! Папочка! Не уезжай!

Стоял Атлас, тискал руками своего сынишку и плакал навзрыд, не стесняясь ни слез, ни рыданий.

Пришлось остаться еще на день и уговаривать Давидика, чтобы подождал, что папе надо еще немного повоевать с немцами, а уж потом он вернется и заберет его с собой.

— И Рогнеду тоже?

— Хорошо, и Рогнеду тоже.

— И Колю с Катей?

— И Колю с Катей. Всех заберу.

— Честное слово?

— Честное слово.

— Честное коммунистическое?

— Честное коммунистическое.

— Честное ленинское?

— Честное ленинское.

— Тогда поезжай.

День Атлас пробыл в Минводах, но никаких следов своей жены и детей не нашел. Говорили, что станцию так бомбили, вагоны с бензином так взрывались и так все горело, что рельсы плавились, и мало кто оттуда выбрался живым. А кто не выбрался, от тех даже головешек не осталось. На поле же трупы были, но не так уж много, — это когда немцы стреляли по бегущим, однако женщин с малыми детьми среди них не обнаружили. На другой день эти трупы собрали и похоронили в общей яме. И комиссия из Москвы была, из Еврейского антифашистского комитета, проводила эксгумацию, фотографировала, записывала. А кто там и что, неизвестно.

С тем Атлас и уехал в Ростов. Не у него одного горе, а жить надо, и устраиваться надо, и сына растить тоже.

Через месяц, получив должность заместителя начальника городского следственного отдела, а вместе с нею и квартиру в только что восстановленном доме по Буденновскому проспекту, Атлас снова побывал Кисловодске, уговорил Рогнеду и забрал всех в Ростов. Как и обещал сыну.

Глава 7