С отправкой записок в РУ РККА Яну Берзину и в ИНО ОГПУ Михаилу Трилиссеру вопрос решился достаточно быстро. На следующий день после подачи записки по начальству, в субботу, 18-го января, перепечатываю в машбюро вторую часть своего документа. Трилиссеру я просто позвонил, благо, со времени наших последних встреч его номерочком я обзавелся — просто «срисовал» то, что было указано на наклеечке, прилепленной к его телефонному аппарату.
— Здравствуйте, Михаил Абрамович! Узнаете?
— Здравствуйте! Конечно, узнаю.
— Как и обещал, набросал тут для вас кое-что. Не могли бы вы за этой бумажкой направить ко мне посыльного?
— Опять у вас идеи… — вздохнул Трилиссер. — Но интересно будет посмотреть. С вами не заскучаешь. Так что ждите посыльного — прямо сейчас кого-нибудь и отправлю.
Добраться до Берзина мне было несколько сложнее, но и тут способ, по некотором размышлении, отыскался. Правда, пришлось подождать, пока закончится Пленум ЦК. При чем тут Пленум? Да при том.
По окончании Пленума я смог застать на своем рабочем месте Льва Давидовича. После обмена приветствиями он не слишком дружелюбным тоном произнес:
— Опять с чем-нибудь… эдаким — он покачал растопыренными пальцами в воздухе — пожаловали?
— Вот, ознакомьтесь, — протягиваю ему листок с машинописным текстом.
Троцкий быстро пробегает его глазами, затем, блеснув стеклами пенсне, устремляет свой взгляд на меня:
— Я не вижу в вашей писульке адресата. Кому это предназначено? И на какой предмет вы знакомите с этим меня? Постойте, но мне как раз сегодня положили на стол документ за вашей подписью где, кажется, было что-то похожее. Тогда зачем эта отдельная писулька? Хотите, чтобы через Научно-технический отдел отдали эти ваши… тезисы на экспертизу специалистам?
— Не мешало бы, — киваю в ответ. — Но главная проблема у меня другая.
— Какая же? — живо интересуется начальник НТО ВСНХ СССР.
— Полагаю, вам не составит большого труда по старой памяти связаться с Яном Берзиным и ознакомить его с содержанием данной записки?
— А какое отношение, извините, Разведупр имеет… — начинает было Троцкий, но останавливается и несколько раз кивает:
— Да-да, понимаю, понимаю… Ладно, думаю, большого вреда не будет, если Ян это прочтет. — И Троцкий тут же снимает трубку:
— Барышня, дайте мне, пожалуйста, номер…
Так, и эта проблема решена. Возвращаюсь к себе, а там меня ждет уже примелькавшийся курьер нашего ГЭУ:
— Виктор Валентинович, вам конверт. Расписаться нужно.
— Что за бумага?
— Из военкомата.
Здрассьте! Какой, к черту, военкомат!? Расписываюсь, вскрываю конверт…
Опаньки! В феврале мне предписывается прибыть на двухнедельные сборы начальствующего состава. С какой это стати я в начальствующий состав-то попал?
И тут память Осецкого выдает на-гора полузатертые, за ненужностью, воспоминания. Было! Было-таки. В 1920 году, когда в начале марта из-за капповского путча было отложено на неопределенный срок мое назначение на должность торгпреда в Германию, хотя уже в конце февраля я сдал все свои дела в наркомате Фрумкину. Вот тогда, как болтающегося без дела, и послали меня по партийной мобилизации аж на четыре с лишним месяца… Нет, не фронт, поскольку ровным счетом никакого военного образования или хотя бы некоторого опыта опыта у Осецкого не было, а на политработу в Войска внутренней охраны республики. А в начале июля того же года выдернули обратно и отправили торгпредом в Эстонию.
Ладно, в конце концов, две недели — не такой уж большой срок. Послужим делу обороны Республики! Отложив предписание из военкомата в сторону, возвращаюсь к текущим делам. Следующая проблема, которой надо было вплотную заняться — кадры.