Жернова истории 3

Разговор у Макаренко с Крупской вышел сложный.

— Первое мое впечатление о вашей колонии у меня неплохое, — сказала Надежда Константиновна. — Однако у педагогической общественности к вам масса претензий.

— Если эту общественность послушать, так вся постановка дела в колонии имени Горького и вовсе никуда не годится, — ответил Антон Семенович. — Сплошные ужасы: "Ах, у Макаренко наказания! Наказание воспитывает раба!". Как будто если они те же самые действия назовут "меры воспитательного воздействия", то все чудесным образом переменится. А когда я без лицемерия говорю о наказании, то превращаюсь в злостного нарушителя неких неизвестно кем введенных незыблемых канонов! О долге перед Советской республикой или о рабочей чести говорить не смей, ибо, видите ли, долг – это буржуазная категория, а честь – привилегия старорежимного офицерства! — Макаренко почувствовал, что уж больно сильно заводится и на секунду запнулся. — В общем, сплошной ужас и кошмар, внедрение совершенно не советских методов воспитания. Как при несоветских методах у меня из ворот колонии выходят нормальные советские люди, это, получается, некая мистическая тайна.

— Вот именно! — вклиниваюсь в разговор. — Когда нужно организовать новую колонию или подтянуть разваливающуюся, так тут же наседают на Макаренко, требуя именно его воспитанников. Идет ли речь о Доме Революции – надо взять детей из колонии имени Горького, организуется колония имени Дзержинского – тоже берут у Макаренко. И так же дружно накидываются на его методы. Сами-то они со своими со всех сторон правильными методами хотя бы сколько-нибудь похожий результат показали?

— Мне в отделе соцвоса объясняли, что колония-то хорошая, но вот идеология у вас не выдержана, — не сдается Крупская.

— Как не выдержана? — удивляется Макаренко. — Ведь у нас 35 % комсомольцев!

— Но говорят, что у вас классовая установка хромает, — продолжает перечислять Надежда Константиновна слышанные ею обвинения.

— Позвольте, что значит – хромает? Как она может хромать, если у нас воспитанники все до одного работают и гордятся своей работой, — возражает Антон Семенович.

— Мне так объяснили, что у вас работают только из-за строгой дисциплины. А без нее ничего бы и не получилось, ибо не привита внутренняя классовая сознательность, — не отстает Крупская.

— Так разве дисциплина – это плохо? — удивляюсь я.

— Хорошо, — отвечает Крупская, — но только если она основана на классовом самосознании, а у Макаренко вместо этого "долг", "честь", гордость какая-то, что они "горьковцы".

— Одно другому вовсе не мешает, а даже наоборот, помогает, — не сдается Антон Семенович. — Вот представьте, к вам приводят запущенного парня, который уже и ходить нормально разучился, а нужно из него сделать Человека. Я поднимаю в нем веру в себя, воспитываю у него чувство долга перед самим собой, перед рабочим классом, перед человечеством, я говорю ему о человеческой и рабочей чести. И что же, оказывается, это все "ересь"?

— Я, Надежда Константиновна, — снова вмешиваюсь в разговор, — тоже в Харьковский Наркомпрос заходил, пытался понять, что они под классовым самосознанием понимают, и почему вообразили, будто Макаренко его не воспитывает. Оказывается, им наплевать на реальную классовую позицию, которая только в труде, на рабочем месте, и формируется. Им важно, чтобы шаблонные фразы из учебника политграмоты от зубов отскакивали – вот тогда они классовое самосознание видят. Редко где, по совести говоря, мне доводилось такое лицемерие наблюдать, густо замешанное на коммунистическом чванстве. А комчванство Владимир Ильич, насколько я помню, считал одним из наших самых главных врагов.

— У нас классовая позиция строго выдержанная, — теперь Макаренко уже не защищается, а напирает. — Мы желаем воспитать культурного советского рабочего. Следовательно, мы должны дать ему образование, желательно среднее, мы должны дать ему квалификацию, мы должны его дисциплинировать, он должен быть политически развитым и преданным членом рабочего класса, комсомольцем, большевиком. Мы должны воспитать у него чувство долга и понятие части, иначе говоря – он должен ощущать достоинство свое и своего класса и гордиться им, он должен ощущать свои обязательства перед классом, — и Антон Семенович начинает перечислять:

— Он должен уметь подчиниться товарищу и должен уметь приказать товарищу. Он должен уметь быть вежливым, суровым, добрым и беспощадным – в зависимости от условий его жизни и борьбы. Он должен быть активным организатором. Он должен быть настойчив и закален, он должен владеть собой и влиять на других; если его накажет коллектив, он должен уважать и коллектив и наказание. Он должен быть веселым, добрым, подтянутым, способным бороться и строить, способным жить и любить жизнь, он должен быть счастлив. И таким он должен быть не только в будущем, но и в каждый свой нынешний день. Так вот, — заключил Макаренко, — за такую линию уже принято решение снять меня с заведывания колонией имени Горького.