Жернова истории - часть 1

— …Нет, ребятки, главного вы в рейхсвере не углядели. Впрочем, вам этого, конечно, и не показывали. Тут не в порядке и дисциплине только дело. И не в казармах добротных. Главное в том, как они подготовку у себя поставили. Армию-то им сократили, вот они из своего рейхсвера стараются сделать кадровый костяк для развертывания большой армии на случай войны. Они своего бойца гоняют и в хвост и в гриву, да так, что у них каждый рядовой может за унтера командовать, а каждый унтер готов офицером стать. Вот так вот! — И чекист с чувством превосходства оглядел собравшихся вокруг него командиров.

— Коли уж начал говорить, так сказывай до конца, — ответил ему некто полноватый, с чуть волнистыми, зачесанными назад волосами, коротенькими усиками и круглыми очками в металлической оправе. Чем-то – может быть, аккуратно повязанным галстуком и непринужденной манерой носить штатский костюм, — он был схож с Леонидом Карловичем. — Ты, видимо, полагаешь, что нам, в РККА, нужно перенять такую же методу подготовки, как у немцев?

— Именно! — не стал отрицать гэпэушник.

— А ты подумал, сколько патронов они сжигают при их способе обучения? И кто нам такую прорву патронов выделит? Ты полигоны рейхсверовские видел? С нашими не сравнить, да и нет их у нас почти. А ты подумал, как из неграмотного, ну, в лучшем случае, полуграмотного крестьянского парня подготовить хотя бы пулеметчика? Я уж не говорю – младшего командира из него сделать! Сколько его надо учить, чтобы он не то, что сумел с компасом и картой обращаться, а хотя бы понял, что это такое? — полноватый с досадой махнул рукой.

Чекист молчал, не находя сразу слов для возражений.

Напряженную неловкость разрядил Доннер. Он встал со своего места и подошел к сиротливо приткнувшемуся у стены фортепиано. Сел на круглый табурет, откинул крышку, попробовал пальцами клавиши. Лицо его приобрело страдальческое выражение, — похоже, инструмент был расстроен, если не вовсе раздолбан по самое не могу, — но все же продолжил подбирать какую-то мелодию. Вот он взял первый аккорд, а затем начал негромким, но сильным голосом напевать. Шум в зале малость поутих, командиры стали прислушиваться, разворачиваться в сторону фортепиано…

Грешным делом, я поначалу решил, что Леонид Карлович сейчас исполнит какой-нибудь романс. Видно, стереотипы представлений о царских офицерах сказались. Но военспец запел нечто совсем иное:

"Смело, друзья! Не теряйте бодрость в неравном бою.
Родину-мать защищайте, честь и свободу свою…"

Зал совсем затих, внимая словам песни. И вот Доннер допел заключительные строфы, дважды повторив последнюю строчку:

"Если ж погибнуть придется в тюрьмах и шахтах сырых,

Дело, друзья, отзовется, на поколеньях живых!"

Леонид Карлович аккуратно опустил крышку фортепиано и чуть откинулся назад.

Зал молчал. Затем Николай, как, вероятно, самый шустрый, осмелился спросить:

— Что это?

Доннер помедлил, поднял голову, и произнес:

— Мой дед по матери еще по процессу 14-ти привлекался, в 1884 году.

— Какому процессу? — явно не понял объяснения Николай.

— Ты про "Народную волю" слышал?

— Слышал, — неуверенно произнес Николай.

— Так это был процесс народовольческой Военно-революционной организации, — пояснил военспец. Он помолчал немного, потом с какой-то затаенной горечью добавил, — Я в Красную Армию добровольцем пошел, не по мобилизации. И не за пайком. А песня эта… Ее еще во времена "Народной воли" пели.

Время шло к ночи, да и многие из присутствующих все-таки успели немало принять на грудь. Так что для меня стало ясно, что сегодня ни о каких договорах предметно поговорить уже не получится. Ну ладно, обсудим все завтра с утра на свежую голову в торгпредстве, чтобы сразу согласовать все возможные вопросы со специалистами так называемого "инженерного отдела", который и создавался специально для исполнения поручений Спотэкзака. Все, что успеваю сделать до отхода ко сну, так это предупредить тех, кто занимался подготовкой контрактов, что завтра рано с утра мы отправляемся в торгпредство.

Во вторник, продрав глаза, — не люблю рано вставать! — быстренько привожу себя в порядок и спускаюсь к завтраку. Уже рассвело, но солнце, заслоненное домами, пока не проникает в наши окна. Мои товарищи по закупочной комиссии один за другим также подтягиваются к завтраку и вскоре мы дружной стайкой выходим на улицу. До торгпредства не то, что бы рукой подать, но линии метро расположены на редкость неудобно для того, чтобы от площади Виктории-Луизы добраться до Литценбургерштрассе, 11. Поэтому вся компания неторопливо идет пешком.