Жернова истории

Рынок был веселым местом. Тут помимо собственно торговых заведений были и меняльные конторы, потому что на рынке свободно расплачивались и новыми советскими деньгами, и старыми царскими, и китайскими, и японскими йенами, и американскими долларами… Подхожу к одной из таких лавок, чтобы прикинуть, как рынок ценит советский рубль, и чувствую, как кто-то тянет меня за рукав. Оборачиваюсь.

– Эй, гаспадина таварис! – громким шепотом обращается ко мне мальчишка не старше двенадцати лет, наряженный в какие-то дикие обноски. Национальность его определить трудно, как у любого беспризорника со стажем, но что-то азиатское в нем проскальзывает. Бурят? Монгол? Китаец? Может быть, гольд (сиречь нанаец)? Или мешаный? Акцент, во всяком случае, какой-то есть. – Атдахнуть хоцис? Пакурить?

Это он что имеет в виду? Покурить? Уж не в опиекурильню ли зазывает?

– Благодарю, – холодно бросаю в ответ, – зельем не балую.

– Слусай, не хоцис курить – ни нада! Тагда давай на девоцек пасматри! – не отстает пацан. – У нас девоцки есть, сладкия! Какую захоцис, такую найди. Русски, китайски. Китайски оцень харос, многа уметь! – Мальчишка покачал головой и поцокал языком, как заправский торговец, расхваливающий свой товар. – Савсем маленьки есть, свежи, как весенни цвиток пряма! – Зазывала не отставал в надежде на мелкую подачку за услуги.

– А в лоб хочешь? – решаю прервать эту маркетинговую операцию.

Пацан, ничего не ответив, крутнулся на месте и тут же ловко растворился среди базарной публики. Хорошо, что только за рукав подергал. А мог ведь и в карман залезть.

Вообще, китайское присутствие в городе было весьма заметно, притом не только по наличию собственно китайских лавок. Практически все частные торговцы продавали почти исключительно китайский товар, в контрабандном происхождении которого не приходилось сомневаться, да и сами приказчики нисколько не скрывали этого. Вблизи одной из центральных улиц – Семеновской – расположился китайский квартал, прозванный местными «Миллионка». Миллионка не только тянула к себе контрабандных торговцев, но и зазывала неустойчивую публику своими притонами, проститутками, опиекурильнями, разнообразными азартными играми. Это было царство жуликов, сутенеров, фальшивомонетчиков и прочей уголовной швали, пользовавшейся в своем преступном ремесле всеми преимуществами закрытой этнической группы, куда практически не было доступа со стороны.

Постепенно мы приближались к финальной стадии нашей командировки – к поездке в Хабаровск, где сейчас расположен административный центр ДВО. Принимающий нас во Владивостоке секретарь Приморского губкома РКП(б) Константин Федорович Пшеницын сообщает, что по телеграфу из Хабаровска передали просьбу секретаря Дальбюро ЦК РКП(б) товарища Кубяка, чтобы мы поскорее прибыли в Хабаровск, ибо на 28 октября назначено расширенное заседание Дальревкома с участием членов областной комиссии по борьбе с контрабандой, где предполагается и наше участие. Фридрих Вильгельмович недоволен:

– А почему такая спешка? Тут еще немало работы, да и в Хабаровск мы ведь не только заседать едем. Переговорите с Николаем Афанасьевичем – нельзя ли немного отсрочить заседание. Или постойте, давайте я сам ему все объясню.

Пшеницын явно мнется:

– Товарищ Ленгник, уже все решено, люди оповещены заранее, мы же их собираем по всей Дальневосточной области, от Читы до Камчатки. Уже не переиграть. Да и переговорить не удастся.

– Почему это? – недовольно восклицает глава нашей комиссии.

– Так ведь нет у нас телефонной связи с Хабаровском, – поясняет секретарь губкома. – Только по телеграфу сносимся.

Ленгник мрачнеет – хотя, казалось бы, куда больше? Он и в хорошем расположении духа выглядит мрачным, а уж тут… Однако возражений с его стороны больше не следует, и в назначенный срок все тот же наш поезд, любезно предоставленный Гамарником, стуча колесными парами по стыкам Транссибирской магистрали, везет нас к Хабаровску.

Вспоминая дни, проведенные в этом городе, не испытываю особых восторгов. Владивосток все же, при всех его прелестях и «китайском колорите», был нормальным портовым городом, во многом схожим с подобными же городами Европейской России. Благовещенск также имел немало сходства с российской провинцией, с какой-нибудь Костромой или Ярославлем.