Жертва

«Я знаю, знаю, знаю, — мысленно повторяла Деб. — Она снова пытается меня завести. Я ни в чем не виновата. Я не виновата, что попала сюда. У девочек есть Адам. Он прекрасный отец. С ними все будет в порядке. Главное, чтобы они никому, кроме него, не доверяли. Господи, лишь бы с Кейт ничего не случилось».

— Помогите! — снова закричала она. — Пожалуйста, помогите!

Деб стучала в дверь изо всех сил, но звук получался глухой и слабый. Она посмотрела на руки и заметила, что на ребрах ладоней — между мизинцем и запястьем — появляются кровоподтеки. Кожа горела огнем, мышцы под ней болезненно пульсировали.

Деб оглянулась на Мэнди и опять стала колотить в дверь, не обращая внимания на боль, которая отдавалась в пальцы и кисти рук.

— Мать честная, да заткнись же ты наконец! — прокричал кто-то хриплым голосом.

— Что там такое?

— Деб орет. Спятила, наверное.

— Ну так пускай ей пасть заткнут. Спать охота.

— Помогите! — закричала Деб. — Позовите сюда кого-нибудь! Мэнди плохо! Совсем плохо! Может, с сердцем что-то, или с почками, или с головой. Ей нужен врач. Скорее!

Послышался негромкий металлический скрежет, и Деб всем телом почувствовала вибрацию — в замке несколько раз повернули ключ. Она устало оторвалась от двери, и та сразу же раскрылась.

— Что тут происходит? — громогласно поинтересовалась Вонючка Бетти, как будто она не стояла все это время под дверью, молча наслаждаясь беспомощностью Деб. — Ты все крыло перебудила, глупая девчонка.

Деб, ничего не ответив, прислонилась к стене и показала на нижнюю полку двухъярусной кровати.

— Не трогай ее, — сказала Бетти. — Сейчас доктора позову.

У Деб подогнулись колени. Она сползла вниз по стене, чувствуя, как задирается ночная рубашка, и села на корточки. От крашеной кирпичной кладки шла прохлада, она успокаивала, пока Деб вдруг не подумала, сколько несчастий успели впитать эти стены — сколько несчастий, ненависти и злобы.

«Пожалуйста, только не дай ей умереть, — беззвучно взмолилась Деб. — Что угодно, лишь бы она не умерла. Лишь бы не умерла и она».

ГЛАВА 1

Аппараты жужжали и гудели вокруг Триш, точно околоплодные воды, а она сидела и наблюдала за отцом. За окнами ярко светило солнце, и к небу поднимались выхлопные газы автомобилей. В больничной палате, за закрытыми жалюзи, было сумрачно и прохладно. Медсестры переходили от одной кровати к другой, успокаивая больных и проверяя, всели в порядке; подошвы тихо поскрипывали на виниловом полу.

Каждая кровать в палате напоминала отдельный остров, окруженный рифами из медицинской аппаратуры. Пэдди Магуайр по-прежнему спал. Его круглое лицо было гораздо бледнее обычного, а черная щетина на подбородке и щеках отросла почти на четверть дюйма. Триш давно следовало догадаться, что его былой румянец предвещал сердечный приступ — точно так же, как огромные порции бекона с яйцами, курение и целые потоки сливок, которыми он поливал каждый пудинг. Она, однако, не придавала этому никакого значения. У нее всегда находилась масса других, гораздо более важных дел.

Пэдди слегка шевельнулся под простыней и приподнял черные брови, будто видел сон. Триш не знала, снится ли что-нибудь человеку, когда он на грани между жизнью и смертью; она надеялась, что лицо Пэдди искажено не страхом. Его голова резко дернулась в одну сторону, потом в другую… Триш позвала медсестру. Та успокаивающе кивнула и подошла проверить приборы.

На лице Пэдди появилось облегчение. Триш опустилась на стул и снова принялась наблюдать. Сон, по всей видимости, закончился, и теперь Пэдди лежал спокойно, погруженный в нормальное для его состояния беспамятство.

Он бросил их с матерью, когда Триш ходила в начальную школу. Она много лет с ним не разговаривала. Позднее, уже будучи взрослой, решила встретиться с отцом и, вопреки предубеждению, нашла в нем много привлекательного — его всегда уместные остроты, проницательные замечания о священных коровах всех видов и сортов, вспышки гнева, чаще всего вызванные несправедливостью, — такие нередко случались и у самой Триш.

Ей нравилось упрямство отца, его нежелание вести себя так, как считают правильным остальные. Она старалась не думать о том, что это значило для них с матерью.

Теперь ее очаровывал ирландский акцент Пэдди, и его блестящие глаза, и интеллект, редко выставляемый напоказ. Обычно люди видели ее отца добродушным весельчаком, не замечая острого как бритва ума и способности, когда нужно, держать рот на замке. Триш никогда не думала, что он окажется именно таким.

Пэдди отличался от всех ее знакомых, прошлых и настоящих. Он был ее отцом. Как ни странно, Триш стала им гордиться.

Однако сейчас он лежал на больничной кровати после сердечного приступа, а Триш так и не сказала ему, что она чувствует. Шестьдесят два года. На двадцать пять лет больше, чем Триш. Когда Пэдди бросил их, он был моложе, чем сейчас она, его дочь.

«Он не может умереть, — подумала Триш. — Только не сейчас. Не раньше, чем мы хоть немного наверстаем упущенное».