Жертва

Димитрий откинул еще больше побелевшую прядь волос, оглядел друзей. Он понимал – кроме Даутбека, всегда согласного с Георгием, остальных мучают сомнения. Все же Луарсаб прославлял грузинское оружие, как храбрый дружинник. Не он ли последним покинул долину смерти? Но тут Димитрий окончательно запутался: что же дальше? Дальше один Георгий знает.

Словно читая мысли «барсов», Даутбек возмущался: пускай Луарсаб хоть двадцать раз дрался с персами, но если он с князьями замышлял против Георгия Саакадзе, значит, он против Грузии. А Георгий, хоть и пришел с персами, но с непоколебимым желанием снять княжеское ярмо с грузинского народа. И он, Даутбек, всю жизнь будет шагать по стопам Георгия Саакадзе.

Теплый воск тихо капал с оленьих рогов. Трепетные язычки свечей колебали полумглу. Неясно вырисовывались угрюмые лица «барсов».

Саакадзе читал на них немой упрек:

– Вам жаль Луарсаба? Почему? Разве не с его именем связана прочность княжеских замков? Возможно ли, когда решается судьба царства, задумываться над судьбой одного человека? Хосро-мирза будет царем Картли, и его на трон возведет Георгий Саакадзе. Хосро поймет выгоду быть единовластным царем. Луарсаб не пошел и не пойдет с азнаурами, значит, должен погибнуть.

«Барсы» при имени Хосро невольно подались вперед. Недоумение, изумление, гнев отразились на их лицах. Они все ненавидели Хосро. И только безграничная вера в правильность путей, выбираемых Георгием, и привычка беспрекословно подчиняться своему предводителю удержали их от желания обнажить оружие.

Саакадзе понимал состояние друзей – не так-то легко сыпать соль на свежую рану.

– Разве можно грузинам, обагрив оружие кровью грузин, не дойти до конца? Нельзя играть с совестью. Только пленение Луарсаба выведет нас из тины, только тогда шах Аббас поверит в покорение Картли. Он, конечно, поспешит в Исфахан, а в Картли останутся царь Хосро и Саакадзе с персидским войском. Шаху необходимо превратить Картли и Кахети в иранский рабат и он верит – Георгий Саакадзе сумеет это сделать. Но когда шах уйдет, а я останусь… Об этом часе думать надо… Войско и власть дадут нам возможность…

Даутбека поразили глаза Саакадзе. Они то вспыхивали, как факел, то гасли, как ночной костер: «Нет, никакие жертвы не остановят Георгия».

– Сколько еще слез прольют картлийцы, пока уйдет перс!

– Я уже все сказал, Ростом… Очень легко, друзья, размахивать рыцарским оружием. И очень трудно, вопреки чувствам и желаниям, осквернить меч витязя. И еще труднее подставлять свое имя под проклятие народа, ради которого познаешь бездну страдания.

Чувство неловкости охватило «барсов». Димитрий растерянно вертел на руке серебряный браслет. Дато почему-то подумал: этим браслетом Димитрий обручился на братство с Нино. И он вспомнил другой браслет, едва не стоивший ему жизни.

Даутбек сурово оборвал тягостное молчание: – Конечно, легче скакать по проложенной тропе. У такого всадника и одежда цела, и руки чистые, и его с большим удовольствием приглашают на пир. Но путник, прорубающий тропу в неприступных скалах, всегда одинок. Его одежда разодрана, руки в крови, и он своею дерзостью пугает робких, предпочитающих проезженную дорогу и беспечный пир.

Дато тяжело вздохнул:

– Ты прав, дорогой Георгий, тебе тяжелее, чем нам… Все же должен огорчить тебя… Сегодня от молодого Карчи-хана слышал: шах потихоньку от тебя послал в женские монастыри сарбазов с Али-Баиндуром. Богатство ищет, красивых девушек тоже. Пропали каралетские красавицы, монастырские тоже!

– Может, Дато, не пропали? – спросил Пануш. – Может, обрадуются монахини, богатые подарки получат от шаха. Только одежда у них для веселых ханов не подходящая.

– Ничего, одежду снимут, опозорят христовых невест, – зло бросил Матарс.

– Говорят, у монашек тело, как лед… Может, ханы побоятся замерзнуть? – спросил Гиви.

«Барсы» невольно рассмеялись.

– Черт собачий, всегда такое скажет, что рука сама тянется полтора уха ему оторвать, – обозлился Димитрий, и впервые его обрадовала мысль об ушедшей юности Нино.

– Еще раз напоминаю, друзья, – сказал Саакадзе, – величие «льва Ирана» – ваша путеводная звезда. Вы счастливы счастьем великого шаха Аббаса, вы славны славой «средоточия вселенной».

– Пусть этим нашим счастьем подавится «иранский лев». Не беспокойся, Георгий, будем восхищаться солнцем, похожим на чалму «средоточия вселенной». Квливидзе – дурак, поэтому остался без солнца.

– Квливидзе не переделаешь, Дато. Это еще раз показал горисцихский бой. Но когда настанет время, Квливидзе первый прискачет к нам. Народ хочет кому-то верить. Хорошо, что в такой страшный час народ верит азнауру Квливидзе.

– Я все думаю, Георгий, неужели Шадиман совсем собака и притащит сюда в пасть персу своего возлюбленного Луарсаба?

– И это возможно.

– Чтоб ему в гробу полтора раза перевернуться! Георгий, не пора ли ударом шашки навсегда убрать с нашей дороги Шадимана?