Изящно держа чубук, Хорешани окуталась голубыми кольцами. Она рассказывала евнухам, что и в Картли любила душистый дым, но в Иране кальян ароматнее. Зато в Картли есть загадочный мастер. Он придумал зеленый дым, и когда куришь, по воздуху плывут причудливые облака, сквозь которые сверкает рай Мохаммета. Можно вызвать и другие видения, стоит только подмешать в кальян желтый и черный порошок. Тогда плывут древние витязи в золотых панцирях на черных конях… И еще можно подмешать красный, лиловый и оранжевый цвет. Тогда проплывет сад с разноцветными птицами… Есть птицы с двумя головами и одной лапой, есть с тремя головами и со взбитым розовым пухом вместо хвоста, есть совсем без головы, но с острым хвостом, словно шайтан вытянул… Есть круглые, как бычачий пузырь, с одним крылом на спине. Есть рыбоподобные, но с конским хвостом, а есть с лицом женщины и с хвостом тигра.
Хорешани пустилась в подробное описание пятидесяти пород птиц из дыма кальяна.
Евнухи изумленно слушали.
– Но самая удивительная птица – черный орел на белой вершине… Как, евнухи не знали о белой горе в Картли?! И о появлении черного орла?! Но ведь об этом кричат майданы всех земель! О аллах, почему нигде не сказано, что делать с невеждами?!
Рассказ о черном орле потряс евнухов.
– Когда орел, распластав крылья, подымается над городом, лежащим у белой горы, солнце исчезает за его спиной и люди поспешно ложатся спать, ибо наступает ночь. От взмахов лохматых крыльев подымается страшный ветер, и люди поспешно закрывают ставни, ибо посуда падает с полок. У орла в пещере на белой вершине сокровища, похищенные им себе в утеху со всех морей и земель.
Там у него поднятый со дна моря потонувший корабль с китайскими стеклянными богами. Тысяча тысяч аршин пурпура. Дерево с изумрудным виноградом. Резная шах-тахта из золота. Вечный светильник, отломленный от луча солнца. Тысяча карликов с зелеными бородами и красными носами. Жемчужный буйвол и два живых ишака, прислуживающие ему за обедом. И еще…
Евнухи зачарованно смотрели в рот Хорешани, стараясь не упустить ни одной подробности.
Украдкой следила Хорешани за песочными часами. Только два часа прошло…
– …Душа моя, уже два часа прошло, куда время спешит? – И Луарсаб снова покрыл лицо Тэкле поцелуями.
– Дети мои, пора, Хорешани совсем охрипла, – произнесла Тинатин, раздвинув полог. – Пусть эта встреча продолжит вашу счастливую жизнь.
Луарсаб побледнел. Тинатин оборвала прекрасный сон. Он обвёл взглядом разрисованные стены и порывисто схватил руки Тэкле:
– Ради тебя, моя гордость, готов на все! Помни, от тебя зависит дальнейшая наша жизнь!
– Если от меня, светлый царь, она будет прозрачна, как родник.
– Тэкле… Тэкле! Моя любовь безмерна… Твое одобрение или осуждение может поколебать самые твердые намерения…
– Говори, моя любовь, сердце Тэкле никогда не солжет.
– Шах Аббас предлагает вернуть мне Картли…
Тэкле вскрикнула, схватила руку Луарсаба. Она задыхалась, радостно смеялась, говорила о конце их страданий, о друзьях и врагах, о счастье картлийцев, о лучшем царе Луарсабе. Она рисовала радостную картину их возвращения и царствования… О, теперь ее любимый знает, как царствовать!
– Повтори, мой светлый царь, повтори! Твои страдания закончились? Да? Это не сон, а выстраданное счастье… О мой царь, почему твое лицо стало похоже на белую розу? Ты пошутил, царь?
– Нет, моя Тэкле, шах предлагает вернуть мне царство, но…
– Говори, говори скорей! – Тэкле дрожала.
– Если я приму магометанство…
Тэкле отшатнулась. Она молчала.
– Я поступлю, как захочет моя Тэкле.
Тэкле подняла отяжелевшую руку и с трудом провела по лбу. Луарсаб ждет решения, но за себя Луарсаб давно решил. Он хочет принести во имя любви тяжелую жертву. Тэкле думала: «Может быть, она должна сказать „да?“ Может, должна принять грех и спасти Луарсаба? Да, спасти! Только слепой не видит, что Луарсаб гибнет. Может, обязана ради Картли принять на себя тяжесть дальнейшей жизни любимого? Жизнь? А может, смерть прекрасней такой жизни? Нет, он должен жить! Должен! Должен!! Я не могу, не требуй от меня, о боже, так много! Душою не изменим вере, воздвигнем лучшие храмы… Молю, святая Нина! Заступись! Все драгоценности отдам Иверской церкви, все отдам! Только не отнимайте Луарсаба, его не могу отдать! Не могу!»
Губы Тэкле посинели. Она, шатаясь, прислонилась к нише, не спуская молящих глаз с Луарсаба.
Луарсаб молчал.
«Все кончено, – в смятении думала Тэкле, – я не приму такой жертвы. Я… я не переживу его мусульманства, не могу! Луарсаб слишком сильно любит меня, но есть сила сильнее любви к женщине – долг. Луарсаб должен для Грузии остаться чистым».
– Мой светлый царь, зачем говорить о моем сердце, оно до последней минуты принадлежит тебе… Пусть бог примет нас такими, какими создал… Будь мужествен, мой светлый царь…
Луарсаб упал к ногам Тэкле. Плечи его вздрагивали от рыданий.
Тэкле нежно подняла Луарсаба, вытерла его слезы и спрятала платок на груди.
В нише, зарывшись в подушку, рыдала Тинатин.
– Прощай, моя розовая птичка!..
– Я всюду иду за тобой, мой светлый царь…