Жертва

Нахмурился и покупатель: как, ему, богатому купцу из Решта, не доверяют? Разговор с седла перешел на более беспокойный товар: сабля сарбазов – лучшее средство для неучтивых грузин. Бежан поспешил ответить: острые шашки носят не только персияне. Это может подтвердить амкарство оружейников, не успевающее заготовлять клинки для дружинников.

В лавке становилось все жарче. Спор уже касался более близких предметов. Покупатель нашел, что голова Бежана напоминает изношенный чувяк, а туловище – облезлого верблюда. Бежан поспешил ответить, что у покупателя, наверно, кроме довольно неприятной головы, похожей на заезженное седло, ничего нет, иначе он не забыл бы дома серебро, которого тоже нет, на покупку седла для несуществующего коня. Покупатель как-то нехотя вынул из-за пояса нож. Бежан придвинул к себе седло. Персиянин лениво взмахнул ножом, но тотчас седло плюхнулось на его голову.

Обливаясь кровью, он, дико вскрикнув, бросился с ножом на Бежана.

Ученик выбежал на улицу и исступленно заорал:

– Амкары! Персы Бежана убивают!.. Э… э… помогите!

И, точно по волшебству, из всех рядов стремглав сбежались амкары. Из лавки вырывался пронзительный вой.

По майдану раздались вопли:

– Правоверные! Правоверные! Амкары убивают мохамметан!!

Около лавки Бежана – столпотворение: уже ничего не разбирают, дерутся со сладострастной жестокостью.

Вскоре побоище перекатилось на другие улички, на майданную площадь.

– Амкары, к оружию! Проклятые персы хотят нас уничтожить!

– Амкары, довольно терпели! Рубите проклятых осквернителей майдана! Собачьи дети всю торговлю отняли!

– Во имя аллаха убивайте неверных! За нас Исмаил-хан! Бейте собак!

К майдану подползла арба.

Дед Димитрия прислушался. Отец Элизбара испуганно посмотрел на деда и уже хотел повернуть буйволов и гнать их, гнать без оглядки к Носте. Дед насмешливо покосился на струсившего ностевца.

– Теперь поздно убегать, все равно догонят. Буйвол – не конь… Спрятаться надо.

Дед оживился. Опасность всегда возбуждала его. Осторожно, с видом полководца, он повел арбу закоулочками и вскоре постучался в ворота «Золотого верблюда». Подождав, дед еще энергичнее стал колотить молотком.

– Отвори, Пануш, это дед Димитрия.

Ворота распахнулись, прислужники духана проворно втащили арбу во двор и снова задвинули засовы.

Пануш изумленно смотрел на деда.

– Как удалось в целости добраться?

Весь майдан смешался в один клубок. Звенели кинжалы, свистели нагайки, палки. В воздухе мелькали камни, подковы, гири, аршины. Толпы врывались в караван-сарай. Из лавок выбрасывали товары. Летели папахи, котлы, кувшины. Сыпалась мука, зерно. Под ногами трещали орехи, перламутр. Валялось мясо, разбитый фаянс. На раскаленной жаровне вместе с люля-кебабом шипела бархатная куладжа. В расплавленном жиру пузырились сафьяновые цаги. Перевернутый мангал дымился на керманшахском ковре. Шелковые материи, кашемировые шали путались в ногах.

Купцы поспешно закрывали лавки, по стенкам пробирались домой.

На плоских крышах метались женщины. Они неистово вопили:

– Вай ме! Вай ме! Помогите, помогите!

– Э-э, амкары! Режьте, рубите!

– Аллах! Аллах! Убивайте! Правоверные, убивайте!

Жужжащий гул навис над Тбилиси.

В цитадели совещались ханы: посылать сарбазов или обождать? Опасно, тогда Нугзар Эристави может выставить дружинников. Ссориться с Нугзаром не время. Теймураз снова поднял голову.

В Метехи Нугзар совещался с перепуганным царем Багратом: послать дружинников или подождать еще?

– Опасно… Тогда Исмаил-хан может выставить сарбазов. Не время ссориться с Исмаилом, шах Аббас подумает, что против него замышляли.

На прилегающей к майдану улице остановился Трифилий со свитой из монахов и монастырских дружинников.

Трифилий из-за каменной ограды наблюдал за побоищем. Глаза настоятеля светились совсем не святым огнем. На мгновение он вспомнил себя молодым буйным князем, когда любил обнажать шашку. Он схватился за кинжал. Да, у настоятеля под рясой, за кожаным поясом, всегда спрятан небольшой, но остро наточенный кинжал. Трифилий хотел броситься в самую гущу и яростно, с упоением крошить, убивать без всякой жалости проклятых врагов церкви. Но он вовремя вспомнил свой сан и, перекрестившись, с усилием смиренно произнес:

– Господи, помилуй меня, грешного!

На улицу въехал Нугзар, окруженный охраной, и повернул к Трифилию.

– Иногда такое полезно. Народ как конь, – если долго застоится, надо прогулять.

– Это, князь, мирское дело. Все же, думаю, следует помочь грузинам: персы совсем сели на голову.

– Нельзя помочь, отец. Тогда Исмаил-хан персам тоже поможет. Ничего, до вечера недалеко. Темнота успокоит: устанут и побоятся своих изувечить. Поедем, отец, ко мне, сегодня на обед баралетский каплун, в орехах жаренный.

– Не могу, дорогой князь, к католикосу спешу, дела церкви раньше всего.

Вардан Мудрый мягко перебегал улицу. За ним семенили амбалы с тюками и сундуками на плечах. Вардан еще издали отвешивал Нугзару и настоятелю низкие поклоны.

Нугзар сурово спросил – не прекратилось ли бесчинство?