Жертва

Бей дружнее в тулумбасы,
Триалетская дружина!
Эй, Нодары и Тамазы,
Песню слушайте грузина.

Кто не знал меня, Заала,

На пиру в хмельных разливах?
В Картли я встречал немало
И красавиц и красивых.

Но одну Жужуну в Мцхета

Полюбил, как рыбу в чане,
Не один бурдюк за это,
Восемь выпил их в марани.

Эй, Заал! Жужуне дорог

Будешь ты, как черт колдунье.
Бурдюков ты выпей сорок,
Чтоб понравиться Жужуне.

Бей дружнее в тулумбасы,

Триалетская дружина!
Ей к лицу сафьян, атласы.
И к лицу любовь грузина.

Изменить могу ль красотке?

Губы родника послаще.
Хоть трясусь, как от чесотки,
Пить, друзья, хочу все чаще.

Эй, Заал! Смотри, влюбленный!

Твой родник тобою начат.
Конь упоен – упоенный,
Хоть и хочет, да не скачет.

Эй, дружинники, без шуток!

Поклянусь – Жужуна чудо!
Сколько лет ловил я уток,
Сам теперь попал на блюдо.

Стан ее, скажу не грубо,

Не обнять, друзья, нам вместе,
Ноги смуглые – два дуба,
Грудь – как два кизила в тесте.

Эй, Заал! Поздравить надо!

Больше песен! Больше шума!
Только мы немного рады,
Что не нас прижмет Жужуна.

Дождь вина, баранов мясо

К свадьбе приготовь грузинам!..
Бей дружнее в тулумбасы,
Триалетская дружина!

Раскатистый смех огласил лощину.

Среди шуток и песен не заметили, как подъехали к деревне Кода, владению Реваза Орбелиани. Царь вдруг нахмурился и, стегнув коня, проскакал мимо.

Уже мягкий туман спустился с гор, когда показалась Марабда, владение Шадимана. Усталые кони, почувствовав запах жилья, весело замотали головой, убыстряя рысь.

Шадиман в изысканных выражениях просил царя остановиться на ночлег в его замке. Но Баака решительно запротестовал, – разве князь не знает, что посещение царем княжеских замков невозможно без тройной просьбы, а Шадиман ни словом не обмолвился в Метехи о приглашении.

Не нарушая власти начальника охраны, Луарсаб первый поскакал вперед к марабдинским полям, где разбили шатры на короткий ночлег.

Едва забрезжила заря, как отдохнувшие кони с шумом стали переправляться через речку Алгети. Всадники, стоя на седлах, подбадривали коней криками и взмахами нагаек.

К вечеру отряды достигли Марнеули, конечного пункта Картлийского царства. Здесь, на покатой вершине Ломта – Львиная гора – были разбиты шатры.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

– Отодвинув пяльцы, Тэкле грустно погладила лиловый шелковый платок, предназначенный Луарсабу. Безотчетная печаль все больше охватывала ее. Непривычная тишина замка пугала своей настороженностью. Она велела петь прислужницам веселые песни.

Потом позвала старшего дружинника Датико и почему-то долго расспрашивала о его семье. Она ловила себя на мысли: «Невнимательно слушаю!» – и, заглаживая вину, подарила взволнованному Датико для его матери атласную шаль, затканную васильками. Потом расплела черные косы и не заметила, как Вардиси вновь их заплела. Она не дотронулась до принесенных яств и не прикоснулась к золотой чаше с белым вином. Не помогли уговоры Вардиси. Царица решила до утра не прикасаться к еде, дабы молитва ее была угоднее богу. Ее утомил даже короткий разговор с Кайхосро и молодым Газнели.

Она подходила к узкому окну и с надеждой смотрела вниз. Но конь Луарсаба не стучал копытами по метехскому мосту.

Едва надвинулись сумерки, Тэкле велела зажечь роговые светильники по всему замку. Она хотела спуститься в сад, но тут же забыла об этом и снова села за пяльцы. Сонная тишина сковала Метехский замок. Только изредка неосторожное копье заденет стену или сдавленно кашлянет копьеносец.

Любимец Баака Датико, недавно за верную службу получивший звание азнаура, обрадованный вниманием царицы, особенно тщательно проверил ночную стражу и вернулся к покоям Тэкле.

Перед иконой святой Нины, держащей крест из виноградных лоз, молилась Тэкле. Мерцали разноцветные лампады, и мягкий весенний аромат струился через узкое окно.