Жертва

«Красота наша сильна да складна», – подумал Тихонов и тут же решил после приема у шаха раздать стрельцам по холщовой рубахе.

Потом мысли боярина перекинулись на посольские заботы. «Великие дела предстоят Московскому государству, – думал боярин, – дорогу пробиваем к двум морям: к Каспийскому – на выход к землям азиатским, да к Балтийскому – на выход к английским, франкским и гишпанским землям».

Наконец, когда солнце стало бледнеть и потемнели ганджинские горы, снова приехал сын Карчи-хана.

Тихонов, едва сдерживая гнев, проговорил:

– Нам на поле стоять непригоже: то нам бесчестие чинят, про то скажи шаховым ближним людям.

Вердибег вежливо ответил:

– От шаха тотчас указ будет.

Шах Аббас хитро улыбался, выслушивая донесения молодого хана о недовольстве московских послов.

Он успел пообедать в шатре Тинатин с законными женами, подремать в кейфе, насладиться тихим пением красивых ганджинок, принять крымского царевича хана Гирея, пообещать ему за верность новый город Тарки, а московские послы все еще стояли в степи на почтительном расстоянии от шахских шатров.

Наконец шах Аббас, решив, что послам достаточно дано понять о могуществе Ирана, приказал привести послов в большой шахский шатер.

Ничем не выдавая свою усталость и неудовольствие, Тихонов и Бухаров в сопровождении стрельцов двинулись за молодым ханом.

Въехав в шахский стан, посольство свернуло на главную дорожку, усеянную мелким красноватым песком и обильно политую. Начальник дежурных сарбазов подвел их к большому полосатому шатру с пологом, подхваченным кистями. Над входом развевалось иранское знамя – колыхался золотой лев, зажав в мощной лапе обнаженный меч.

Когда послы вошли в шатер, они невольно остановились. На резном возвышении, покрытом голубым ковром, под балдахином из пурпура и бархата, словно изваяние, восседал иранский шах.

И Михаил и Алексей у руки шаха были.

Шах Аббас острым взором измерил русийских послов, стремясь за богатством наряда и степенностью разговора угадать устойчивость Московского государства.

Встав против шаха, Тихонов степенно начал «править посольство»:

– «Божиею милостию великий государь царь и великий князь Михаил Федорович всея Руси великому государю, в чести величества изящному, и многим мусульманским родам повелителю, Персидские и Ширванские земли начальнику, вам, брату своему, Аббас-шахову величеству велел поклонись и свое царьское здоровье велел сказати, а ваше, брата своего, здоровье велел видети».

Тихонов почтительно посмотрел на шаха, точно радуясь, что видит «льва Ирана» в полном здоровье, но про себя решил: «хитрый лев».

Он медленно взял у подьячего Алексея Бухарова объявительную грамоту о вступлении царя Михаила Федоровича на всероссийский престол и торжественно развернул:

– «Бога единого безначального и бесконечного, и невидимого, страшного и неприступного…», – и Тихонов перечислил титулы царя Михаила, шаха Аббаса и перешел к делам Московии: – "божьим праведным гневом, при царе Борисе учинилась вражья прелесть и смута в Московском государстве, явился вор, богоотступник, еретик, чернец рострига Гришка, сына боярского галиченина Богданов сын Отрепьева заворовав, сбежал от смертныя казни из Московского государства в Литву, и в Литве расстригся, и своим ведовством и бесовским ученьем назвал себя деда нашего великого государя царя и великого князя Ивана Васильевича всея Русии самодержца, сыном, царевичем Димитреем Углицким. И литовской Жигимонт король, хотячи в Московском государстве смуту учинити, не сыскав, тому вору поверил и, преступив свою правду и нарушив мирное постановление, послал с тем вором радных панов, и тот вор своим злым ведовством и чернокнижеством обольстя и устращав злыми своими коварства многих людей, был на Московском государстве и хотел Московское государство разорити. И милосердный бог над нами милость свою показал, что богоотступника вора и его советников их вражей совет всем людем объявил: съехався изо всех государств Росийского царствия всякие ратные люди и облича, того вора убили; а на великих Росийских государствах учинился царем от роду суздальских Шуйских князей царь и великий князь Василий Иванович всея Руси. И при царе Василье польский же Жигимонт король, преступник, к царю Василью послов своих и посланников крестное ж целованье, наслал на Московское государство другого вора, своими с польскими и литовскими людьми и хотел нашим царством для Польши и Литвы завладеть…

И наших великих росийских государств бояре и воеводы, видя польского Жигимонта короля и панов рад многую неправду и от него бесчисленное кровопролитье, прося у бога милости, против его стали крепко и неподвижно.