Жертва

— Я пытался убедить себя, что дело идет на поправку, — прошептал Санти. — Почему-то не казалось, что все так ужасно, пока я не увидел, как ты посмотрел на нее, Марк. Боюсь, что мы потеряли ее…

Они оба любили ее так сильно, что каждый чувствовал сейчас всю силу горя другого.

— Ты был моей последней надеждой, Марк, — сказал Санти.

Марк бросился назад, заставив себя войти на солнечную террасу, чтобы вновь увидеть свою мать. Он опустился рядом с ней на колени.

— Мама! — позвал он. — Это Марк! Ты ведь узнаешь меня, правда?

Марчелла окинула взглядом молодого человека, опустившегося рядом с нею, и было ясно, что ее мало интересует происходящее. Марк положил голову ей на колени, рыдая.

Санти обхватил его за плечи.

— Пойдем, Марк, — с усилием приподнял он его. — У мужчины должна быть гордость. Нельзя так унижаться.

— Пошли к черту свою гордость! — закричал Марк, вскидывая на него свои красные, опухшие глаза. — Это моя мать. Она все для меня!

Санти кивнул:

— И для меня тоже она — все. Но к чему это приведет?

— Но она должна узнать меня, Санти! Она должна! — кричал Марк. — Кто я? — обратился он к Марчелле. — Кто я, мама? — Он вновь взглянул на Санти. — Она всегда говорила, что я свет ее жизни!

Он взял ее за руку, и она не стала вырывать ее, лукаво улыбаясь ему, будто ожидая, что у него есть для нее какое-то угощение. Это был взгляд, который он часто видел у собак и нищих, но он был таким чужим в глазах его матери! Он раскрыл руку, чтобы показать, что она пуста, и она тотчас же выдернула свои пальцы.

— Держите для нее всегда какие-нибудь конфетки, — доброжелательно посоветовала медсестра. — В следующий раз принесите кусочек сахара в кармане. Ей это понравится!

Марк повернул к ней искаженное лицо.

— Это не животное, и я не собираюсь подкармливать мою Мать сахарком. Кто я такой, мама? Кто я? — Он прокричал эти слова прямо в ее бесстрастное лицо так, что она отпрянула.

Санти оттащил его прочь:

— Не делай этого Марк! Пожалуйста! Губы у Марка задергались.

— Я буду спрашивать ее, пока она не ответит, — упрямо заявил он. — Какая-то часть ее мозга должна меня знать. Я буду твердить ей об этом день и ночь, пока это не сработает! Я сделаю это, Санти. Мы достанем пианино, и я буду играть ее любимые вещи. Ты увидишь, у нас все получится! Если я сумею сосредоточить ее рассудок на том, что с ней случилось, я знаю, что она сумеет восстановить его. Такая уж женщина моя мать.

— Я отлично знаю, что за женщина твоя мать, — тихо произнес Санти, отворачиваясь. Больше он не мог видеть ее наедине с Марком, так жестоко и безнадежно это было. Ему так верилось, что Марк найдет ключ к утраченному душевному здоровью Марчеллы, но сейчас он испугался, что она уже очень далеко от них.

Он осторожно оглянулся и увидел, что она робко присматривается к Марку, словно пытаясь понять, о чем он толкует. Санти облокотился о стену.

— Кто я? Кто я? — раздавалось эхом в комнате, пока слова не стали звучать слишком бессмысленно.

— Я не хочу, чтобы ей давали успокоительные средства, — заявил Марк медсестре.

— Да, но хорошо так говорить, а вы попробуйте обойтись без них, — ответила она. — Она иногда так дерется, словно чувствует, что что-то не так.

— Поместите ее в отдельную комнату. И неважно, сколько это будет стоить, — приказал Марк. — Ее разум помутился, нужно его очистить. Ей нужно собрать все свои силы и ясность, чтобы вырваться. И знаете, я привезу пианино. Я читал, что иногда музыка выводит больных из комы — музыка, которую они любят!

— Но ваша мама не в коме, — возразила медсестра. — Откуда вам знать лучше, чем доктору? Он сделал рентген мозга и…

— Пожалуйста! — Марк мягко взял ее за руку, улыбаясь своей самой обворожительной улыбкой. — Я ее сын. Я чувствую, чего она хочет! Вы же хотите, чтобы она поправилась, правда? Вы будете очарованы, когда вы узнаете, какая она на самом деле, — это самая обаятельная женщина на свете, уверяю вас!

Медсестра растаяла:

— Сделаю все, что смогу. Разумеется, я хочу, чтобы ваша мама поправилась!

Марк обнял ее и чмокнул в щеку:

— Тогда мы все вместе должны заниматься этим!

Пианино прибыло через несколько дней, и в здание его внесли на спинах два невероятно старых человека. Пианино поставили в комнату Марчеллы. Она посмотрела на него так же, как и на Марка, как и на еду, которую ставили перед ней. Это был еще один предмет, только больше, чем другие.

Когда Марк заиграл, Санти заметил, что она успокоилась, даже заинтересовалась, взгляд ее, казалось, перестал быть столь безучастным, руки перестали двигаться. Но мечта Марка, что она узнает его при первых же тактах сюиты Дебюсси, так и оказалась мечтой. Вместо этого она часами слушала музыку, но никак на нее не реагировала. Однако им сообщили, что музыка, проникая в другие помещения скорбного дома, утешает и успокаивает многих других тревожных больных. Марк каждый день приходил к матери и подолгу играл ей.