Жертва

И Золотинка вздрогнула, словно от неожиданности, когда распознала среди безжизненных развалов рукотворную каменную твердыню. Крепость ушла в тень от ближней кручи, которая поднималась выше самых высоких башен и шпилей; только в сравнении с вполне постижимыми размерами крепости и можно было уразуметь подавляющий взлет скалы, которая укрывала замок от вечернего солнца. Природа гор накладывала отпечаток и на творение человеческого искусства: крепость врастала в камень. Глухая стена, извиваясь на разных уровнях, заворачивала в себя черепичные крыши, строения и стоящие особняком башни. На голых склонах холма светлым узором различалась проложенная петлями дорога.

Это и был Рукосилов Каменец.

Однако ни у кого уже не было сил на последние, оставшиеся до убежища версты — люди, кони, ослы спускались к ручью, чтобы напиться, и тут оставались. У кого сил хватало, вяло двигаясь, палили костры из сухого чертополоха, чудовищные заросли которого в рост человека стояли по долине застывшим лесом.

Час спустя в окружении немногочисленных приближенных проехала, не останавливаясь, простая повозка с принцессой Нутой. За нею с окаменевшим лицом, уставя взор в землю, протрусил на лошади Юлий в шапочке с обращенным вниз перышком. Никто не поднялся приветствовать царственных особ, разве что находил приличным оглянуться. Нуту сопровождали старцы. А мессалонские воины, немного продвинувшись по дороге, тоже свернули к воде и к зарослям чертополоха.

Мессалоны, по видимости, были последними: они прошли и дорога опустела. Несколько сот человек разбрелись по бесплодной горной долине — не больше тысячи, видно. Это и было все, что осталось от многолюдного боевого стана. Это-то и был свадебный поезд Нуты. Ряды мессалонов тоже заметно поредели, но только чужеземцы и сохраняли еще некоторый воинский порядок. Утешительно было видеть их железную толпу на входе в долину, где дорога сваливала вниз, на восток.

Первый раз, кажется, за время повального бегства тревога покинула людей, осталась только утомление. Поевши разведенной в воде муки, прикорнула и Золотинка, Лепель подложил ей циновку, она благодарно глянула и уснула.

Дурной сон ее дурно и кончился: среди криков и железного лязга. Все скопище усталых людей оказалось на ногах, в ужасе взирая, как хлынувшая в долину конница сшибает и топчет не готовых к отпору мессалонов.

Скоро зрителей не осталось: кто сразу пустился наутек, кто с молчаливым ожесточением собирал разбросанную на стоянке рухлядь, кто бежал, кто скакал на неоседланной лошади. Скоморохи, на счастье, не распрягали коня — заскрипело вывернутое под самые дроги колесо, мужчины хватались за спицы, толкая телегу вверх по осыпи щебня и дресвы. Только Тучка не откликался, как Золотинка ни кричала, озираясь. Задыхаясь от усилия, Пшемысл заметил мимоходом, что Тучка оправился с Галичем на тот берег ручья.

— Налегке-то ничего… уйдут.

Мессалоны в устье долины отправились от растерянности и отбросили разъезд курников — тех было не много на первый случай, а мессалонов — сотни полторы заброшенных в чужую страну, сплоченных опасностью витязей. Курники осадили назад, да только никто уж не верил в спасение — дорога, сколько открывалась она глазу, полнилась потерявшими голову беглецами, громыхали телеги, двуколки, ревел скот.

— Тучка! — напрасно взывала Золотинка. Испуганный голос ее тонул среди брани, лошадиного ржания и свиста плетей, терялся в скрипе осей и чьих плачущих причитаниях. Сильно попорченная и стесненная осыпями дорога не могла вместить всех разом, беглецы двигались лихорадочными рывками, мешая друг другу, и малейшая задержка вызывала ожесточенную перебранку.

Замыкающий отряд мессалонов, который только единственно и сдерживал противника, сплотился и тоже отступал — из-за поворота катилась лавина вражеской конницы. Закованные в железо всадники следовали за мессалонской пехотой шагом, отпустив противника от себя на полет стрелы. То и дело лихой наездник поскакивал по крутой осыпи, пытаясь обойти отряд, — лучники стреляли. За дальностью трудно было различить выстрел, но по тому, как шарахался конь, пригибался верховой, Золотинка живо ощущала горячность мгновения. И вот, больно зацепленный стрелой, всадник вывернулся из седла, конь понес и умчался, сбросив на камни тело.