Жертва

Но нельзя было держаться бесконечно долго. Юноша, напряженный всем телом, сипел, Золотинка хрипела из последних сил. Напарник ее толкнулся ногами и перебросил себя вместе со ставнем и беспомощно обвисшей Золотинкой на прежнюю сторону улицы — ударился здесь ступнями, не сумел зацепиться и опять вынужден был толкнуться, чтобы соорудить над улочкой неверный мост. Между тем стремительный поток внизу по неведомой прихоти разделился и первый же баран, что сунулся с другого боку быстро вертевшегося ушата, получил жердью по лбу — подскочил и кубарем посыпался под уклон. Ценой своей гибели он завел ушат в обратную сторону и наградил жесточайшим ударом бежавшего сбоку товарища. Помои плескались, жердь осатанело моталась туда и сюда, до умопомрачения избивая баранов, которые продолжали скакать на трех ногах, кувыркаться, ползти и снова стремиться вниз.

Над ними с душераздирающим скрипом мотались на ставне Золотинка с Нелюдимом, который уже не мог остановиться: стоило вытянуться мостом, как ставень начинал проворачиваться, опора уходила из-под ног, юноша кидался всем телом, чтобы на той стороне улицы стать крючком — опора ускользала и тут.

— Падаю! — сдавленным сипом предупредила Золотинка. И ошиблась.

Они все упали.

Долго трещавший ставень треснул особенно зловеще, сорвался, перекосившись на одной петле, но и она не выдержала. Мгновение девушка и юноша зависли в воздухе безобразным многоруким и многоногим чудовищем — рухнули!

Нелюдим на барана, который крякнул и подломился на бегу, Золотинка на Нелюдима, а ставень она не выпустила из оцепеневших рук. Ставень ни на кого не упал, но Золотинка очутилась на земле, крепко его обнимая.

Несчастный баран, который пострадал больше всех, пытался ползти, издавая отрывистое, покалеченное блеяние. Ушат с шестом медленно вращался. Вверху за изломом улицы приглушено рокотала толпа, а внизу, куда умчались прорвавшиеся через убийственный вертлюг бараны, слышались воинственные вопли, гогот и деревянный стук.

— У них там битва лубяных воинов с баранами, — сообразила Золотинка, вспомнив обычное для праздника действие. Ожесточенное сражение внизу гремело внезапным ревом, но толпы можно было как раз не опасаться. Другое дело затишье наверху, оно не внушало доверия. Все бараны там кончились или нет?

— Скорее! Надо бежать! — решила Золотинка, отбрасывая бесполезный уже ставень. — Ну что, ты жив?

И улыбнулась с бессознательным, редко когда изменявшим ей добродушием, таким естественным для нее, но неожиданным, как видно, для Нелюдима, имевшего свои, душегубские понятия о предназначенных для разных обстоятельств улыбках и гримасах. Он так и застыл, забыв подняться, и вперил недоверчивый взгляд.

Так что нечаянная улыбка слетела с Золотинкиного лица. Она схватилась за шляпу, предполагая, что рассыпались волосы, или что другое неладное случилось. И неловко вскочила.

— Ладно, — двинулась она, прихрамывая. — Вперед!

Золотинка подхватила свой конец жерди, Нелюдим свой, они подняли ношу, нисколько не задумываясь, зачем и к чему. И тотчас же, во всю прыть — Золотинка отчаянно ковыляла — пустились под гору, туда, где слышались отзвуки беспощадной битвы лубяных воинов с баранами. Люди, судя по всему, праздновали победу: скрипуче взывали рожки и пели трубы. А сзади… сзади в гнилой щели на горе мерещилось беглецам зловещее блеяние запасного полка баранов.

Через тот же самый проход, по которому попали они на Чулок, Золотинка провела Нелюдима на Драчевку, длинную богатую улицу, спускавшуюся от угла Китовой почти до гавани. Тут стало просторнее. Народ, освободив проезд, теснился к раскрытым дверям, в поднятых окнах опять же зрители, старики и дети.

— Вниз! — распорядилась Золотинка, не задерживаясь для размышлений.

Они пустились торопливой рысцой, но ушли не далеко — торжествующий рев и дробный, умопомрачающий грохот захлестнули их со спины, будто грозовая туча разрешилась внезапным частым градом. Перехватив вопросительный взгляд Нелюдима, Золотинка оглянулась: на расстоянии выстрела из лука бежала плотная волна бегунов на ходулях — стадо тощих великанов. Возбужденные не меньше бегунов, зрители завывали, подбадривая рванувшего вперед сухопарого дядьку, который с непостижимым проворством переставлял свои нелепые костыли.

— Бежим! — ахнула Золотинка. Не нужно было ничего объяснять — они кинулись наутек. Но Золотинка сильно припадала на ногу, так что юноша сразу ее настиг и вывернул шест, на котором отчаянно болтался помойный ушат, поперек улицы; приходилось держать шест навесу — какой тут бег! Впереди улепетывали мальчишки и зазевавшиеся зрители поосновательней, которым не нашлось места в плотно забитых людьми дверях по сторонам улицы. У всей этой удирающей толпы, даже у самых толстых, трясущих ляжками дядек и теток было заметное преимущество перед Золотинкой с Нелюдимом — те отставали, теряя надежду на спасение.

— Бросить! — крикнул Нелюдим во всю глотку, потому что грохот деревянных ног, стонущий рев улицы закладывали уши. — Бросить!