Жертва

— Этого достаточно, — произнес он, прижимая к ладони белоснежный платок. Лицо его оставалось абсолютно бесстрастным. Бросив окровавленный платок на пол, он продемонстрировал ей свежий шрам на ладони.

— Не переживайте, Мария. Очень скоро ваша рана перестанет вас беспокоить.

— Что… что вы… — теперь её трясло по-настоящему, и она больше не старалась справиться с этим. — Что вы сделали? Как…

— Успокойтесь, вы сами все поймете. Завтра, может быть послезавтра. Обычно это происходит в течение суток, максимум двух.

— Я слышал об итальянце, который продержался неделю, — с улыбкой заметил вошедший Семен. Он промыл и перевязал ей руку, накинул на плечи шаль. Во всех его действиях читалось подобие плохо скрываемой вины, будто он извинялся за то, что с ней произошло. За то, что ничего не сделал, чтобы этому помешать.

— Тот итальянец умер через пару недель. У него пошло отторжение.

— Пожалуйста, у меня будет ребенок… — сдавленно прошептала она, чувствуя, как к горлу подкатывает ком.

— Это вас не должно больше волновать. Измененные не способны родить дитя.

Беатрис всхлипнула. Отчаяние затопило все её существо, превращая в подобие человека, готовое скулить и умолять. В ней билась ещё одна жизнь, жизнь ребенка, ради которого она была готова на все.

— Ваше тело избавится от него. Возможно, ещё до того, как вы изменитесь.

Словно в подтверждение его слов она почувствовала, как что пронзило её изнутри. Все тело будто растянули на дыбе, и боль шла из самой глубины её существа. Она закричала, не в силах терпеть это, судорожно вцепилась руками в руку Семена. Спустя несколько минут приступ миновал, и Беатрис тяжело дыша, вытерла со лба холодный пот.

— Что вы со мной сделали?! — хрипло спросила она, испытывая доселе неведомую ей ярость. Отчаянную, дикую, первобытную агрессию. Ответа не последовало.

— Надо её привязать, — произнес Семен, — сами знаете.

— Надо, — хмыкнул мужчина, — иначе она может покалечиться.

Это было похоже на кошмар наяву. Беатрис то колотило в ознобе, то становилось нечем дышать от жара, окружавшего её со всех сторон, как если бы по кругу развели костры, а она находилась в этом кольце. Тело сводило судорогами и пронзало болью, от которых она кричала в голос. Реальность и вымысел мешались воедино, представляя воспаленному сознанию такие картины, от которых хотелось выть, чаще всего от ужаса. В краткие мгновения осознания себя она понимала, что с ней происходит: высокая температура, бред, но не могла понять, чем и зачем заразили её эти люди.

Мысли появлялись и исчезали, сменяемые бессознательным состоянием. Она снова окуналась в мир кошмаров, и все начиналось сызнова. Ближе к концу старой жизни пришло осознание, будто разум прояснился на короткое мгновение перед смертью. Мужчина, которого Беатрис всеми силами старалась забыть, и настоящего имени которого она так никогда и не узнает. Он убил Ольгу. Он непонятным образом заставил ей родителей забыть её проступок и принимать её волю как свою собственную. Что это — дар или проклятие, ей ещё только предстояло узнать. Такой была последняя мысль Беатрис перед тем, как сознание человека в последний раз поглотила темнота.

Очнулась она уже совершенно здоровой, но иной. От ужасной раны на плече осталась лишь тонкая полоска свежего шрама.

— Шрам исчезнет со временем. Быстрее, чем можно себе представить.

Семен сидел рядом с таким видом, будто был её личным лекарем.

— Я умерла?

— Вам могло так показаться.

Беатрис хотела есть: до одури, до безумия. Она слышала стук его сердца набатом, в собственных ушах. Взгляд притягивала бьющаяся пульсом жилка на шее. При мысли о том, какова на вкус его кровь, её затрясло. Собственное сердце билось рваными толчками, она чувствовала его ритм во всем теле. Положила руку себе на грудь, прислушиваясь к ощущениям. Собственное дыхание казалось более глубоким, будто раньше она довольствовалась жалкими глотками воздуха, а сейчас поняла, каково это — дышать полной грудью. Нет, она совершенно точно не умерла.

— Вы голодны, — отрешенно произнес Семен, закатывая рукав, — я знаю. Так всегда бывает после первого пробуждения.

Обострившееся обоняние выхватывало даже самые тонкие, едва уловимые запахи. Между тем он протянул ей руку, проводя кинжалом вдоль вены и прикладывая запястье к её губам. Беатрис, словно в каком-то полузабытье, впилась зубами в рану, не давая ей закрыться, с силой прижимая её к губам и глотая соленую, теплую жидкость. Это было не похоже ни на что из известного ей ранее. Она наслаждалась вкусом, сходя с ума от неведомых, будоражащих ощущений. Сколько это длилось, Беатрис не знала. Помнила только, что с криком оттолкнула его руку, в ужасе комкая подол своего платья.