Жертва

Беатрис прошла улочку, на которой находилась их гостиница, спустилась к морю мимо закрытых кафе. Галька в начале пляжа крупная, но если идти вдоль берега дальше, к Мзымте, становится мелкой и практически черной. Некрупные ракушки и их осколки повсюду, а крупных тут не найти. Разве что в сувенирной лавке. Беатрис не пошла дальше. Устроившись на волнорезе, наблюдала за прибоем и слушала крики чаек. В такие минуты все проблемы отступают и кажутся абсолютно несущественными. Время будто останавливается, и ты наслаждаешься тем, чем дышишь и живешь прямо сейчас. Хотелось, чтобы в жизни было как можно больше подобных моментов, но она сама превратила её в сплошную гонку на выживание.

Поколебавшись, Беатрис достала из конверта досье на Дэвида Кроу. С фотографий на неё смотрел абсолютно неприметный мужчина. Настоящее имя Николай Хешнер, отец немец, мать русская. Сорок четыре года. Рост сто семьдесят два. Его профессия позволяет полностью обеспечить свою старость на несколько сотен лет вперед. Вот только вряд ли он собирался жить вечно. Или собирался?

Беатрис были знакомы случаи, когда измененные убивали за деньги, но для них важна была не оплата, а сам процесс. Решил ли Кроу просто в очередной раз заработать, связавшись с Вальтером, или же хотел чего-то большего? На его счету было несколько весьма солидных проектов, имена-легенды, но известное ей нигде не фигурировало. Чтобы выжить с таким багажом, надо сильно постараться. Лютер не соврал, когда говорил, что он профессионал. В восемьдесят восьмом в Норвегии они работали втроем. Под псевдонимом Мартин Лютер Кинг. Если верить словам Лютера, тогда Кроу его подставил, и сегодня он вернул ему долг.

Кинг — та самая, кого он не успел спасти? Какой она была? Кем была для Лютера?

Беатрис захлопнула папку и поднялась. Сейчас у неё есть дела поважнее, изучить досье Хешнера-Кроу можно будет позже. И подумать над тем, как от него избавиться.

Когда она вернулась, Сэт ещё спал, и Беатрис постучала к Авелин.

— Доброе утро.

Дочь не пошевелилась. Она сидела на кровати с закрытыми глазами, в позе лотоса, словно увлеклась медитацией. В раскрытое настежь окно врывался прохладный ветер, играя занавесками и длинными темными волосами Авелин. Беатрис прошла в комнату и с треском захлопнула окно. Только после этого Авелин открыла глаза и повернулась к ней, эхом повторила.

— Доброе утро.

— Твой билет в новую жизнь, — Беатрис достала из пакета непрозрачный конверт оранжевого цвета и бросила ей, — если будешь умницей, никто тебя больше не потревожит. Я не знаю, что в нем. Ни имени, ни телефона, ни пункта назначения.

— Решила поиграть в шпионов?

— Если меня сцапают, не хотелось бы растрепать все о твоем местоположении. Те, кто идут по нашему следу, умеют убеждать.

Авелин даже не взглянула на конверт. Сквозь безупречную сдержанность проступили истинные эмоции, она смотрела на него со смесью брезгливости и сожаления.

— Очередная новая жизнь, — безэмоционально прошептала она. — А что мне делать со старой?

— Решать тебе, — произнесла Беатрис, — ты попросила о помощи. Чем быстрее уедешь, тем лучше. У меня для тебя ещё две новости в классическом варианте. Хорошая и плохая. Хорошая — враг у нас один. Плохая — у него есть все ресурсы, чтобы устроить нам веселую жизнь.

Авелин не была настроена на общение, и осуждать её за это Беатрис не собиралась. Им стоило поговорить о прошлом, но продираться через ментальные форпосты дочери не было сил. Столько всего кануло в Лету: настоящего, искреннего. Этого уже не вернуть. Воспоминания причиняли почти физическую боль, поэтому Беатрис поспешно прошла к двери, на ходу бросив короткое:

— Удачи.

Она хотела поставить точку. Продолжать давний разговор не было смысла. Беатрис помнила его слишком хорошо. Разве что подсознательно надеялась на то, что у неё хватит сил перешагнуть через давние обиды и отчаяние, которые сейчас мешали дышать.

— Мама… — голос Авелин прозвучал как ответ на эти мысли, нежданно и неуверенно. На мгновение Беатрис показалось, что не было всех этих лет, что прошлое — всего лишь её собственный кошмар. На то, чтобы справиться с эмоциями ушло какое-то время. Она медленно обернулась, и Авелин шагнула к ней. Остановилась, будто передумала, но потом в несколько шагов преодолела разделяющее их расстояние и обняла.

— Прости меня, мама, — едва слышно прошептала она. — Прости за боль, что я причинила тебе…

Все произошло слишком быстро, и Беатрис поняла, что не готова ответить. Не потому, что не может простить. Не получалось выдавить из себя ни слова. Ком в горле грозил прорваться несвоевременными слезами, поэтому Беатрис молча обняла её в ответ, неосознанно прижимая к себе и понимая, как сильно хотела это сделать.

— Я люблю тебя, мама, — произнесла Авелин. — Всегда любила.

Дочь гладила её по спине и прижимала к себе так, будто боялась, что Беатрис растворится в воздухе, а она не успеет договорить.