Жертва мистификации

— Нашатыря надо! — кричал Земляникин. — Есть у кого нашатырь или нет, мать вашу?! — Он поднял Эльвиру Александровну на руки и отнес на диван

— Все! Баста! — громко проговорил Борис Петрович Каморный, исполнявший роль «отставного профессора» Германа Владиславовича. Он решительно спустился со сцены и демонстративно покинул зал.

— Все свободны, — устало проговорил главный режиссер. — Репетиция переносится на завтра.

А через полчаса в гримуборной рыдала Людмила Паршина и, захлебываясь слезами, жаловалась Светлане:

— Как они могут! Это же бесчеловечно! Я больше этого не выдержу!

Светлана обнимала её за плечи, успокаивала:

— Ну-ну, Люда, перестань! Что ты, право слово, как маленькая девочка! Что случилось? Может быть, объяснишь? Что у вас тут происходит?

Худенькие плечи Паршиной подпрыгивали в такт рыданиям. И весь вид её был таким жалким и несчастным, что Светлана прониклась к ней искренним сочувствием.

— Я не могу, — пролепетала Людмила дрожащими губами. — Но только это так жестоко! Так жестоко!

Когда Светлана вышла из театра, то заметила, как вслед за ней вышел рабочий сцены Роман Овчаренко и на довольно приличном расстоянии направился следом. С рабочими сцены её познакомил главный режиссер.

«Неужели следят?» — промелькнула мысль. Опытному оперативнику, каким она являлась, не составило бы большого труда оторваться от «хвоста». Но она решила не спешить и проверить свою догадку. На остановке она остановилась и стала ждать троллейбус. Боковым зрением видела, что Овчаренко что-то внимательно рассматривал. Подошел троллейбус. Она вошла в переднюю дверь, он — в заднюю. На площади Карла Маркса она вышла. Он тоже. Светлана направилась к ГУМу «Новосибирск». Он — следом. Теперь не оставалось и тени сомнения, что за ней следили. Но почему? Где она допустила ошибку? Она скрупулезно перебрала в памяти все, что происходило эти три дня в театре, но ничего такого в поведении Янсона, актеров не вспомнила. Все было обычно.

В ГУМе она незаметно прошмыгнула в секцию готового платья и спряталась в раздевалке. Сквозь неплотно задернутые шторы видела, как вскоре появился Овчаренко. Вид у него был до того глупым и расстерянным, что она невольно рассмеялась. Подождав ещё минут пять, она через служебный вход вышла из магазина и поехала в управление.

Оказавшись в своем кабинете, Светлана тут же позвонила Иванову и хотела рассказать о событиях сегодняшнего дня, но он её тут же перебил:

— Вот что, Светлана Анатольевна, приезжай ко мне. Здесь все и расскажешь. Да, у тебя есть с собой текст этой пьесы, которую вы ставите?

— Есть.

— Захвати, пожалуйста.

* * *

Сергей сидел за столом и не без волнения ждал прихода девушки. В последние дни этот зануда Иванов ему все уши о ней прожужжал. Ага. И красивая-то она. И умница, каких свет не видывал. И фигура-то у неё прекрасная. И улыбка обворожительная. И, несмотря на свою кажущуюся строгость, она очень впечатлительная. Вон как плакала по Макарову. Одним словом, заколебал! А все контрдоводы Сергея, что он слишком стар для нее, что в прошлой жизни у него уже было две жены, что он вынужден помогать первой жене растить, воспитывать и содержать сына, что у него на руках маленькая дочка и все такое, разбивались о его совершенно дурацкое: «Ну и что? Подумаешь!» Можно после этого о чем-то говорить с подобным кретином? То-то и оно.

Однако, старания Иванова не прошли даром. И Сергей стал думать о девушке не как прежде, как о верном товарище по совместной борьбе с оголтелой преступностью, а как-то совсем, совсем иначе. Вдруг, открыл, что когда она улыбается, то на её щеках вспыхивают две симпатичные ямочки. «Ну, надо же! Никогда прежде этого не замечал!» Это миниоткрытие до того отчего-то взволновало его, что он расстроился и долго не мог прийти в себя.

«Ни фига, блин, заявочки! Уж не влюбился ли ты, старый козел?» — напрямую спросил он себя, пытаясь спрятаться за проверенный и ни раз испытанный юмор. Но на этот раз юмор не помог, нет. Какой тут, к шутам, юмор, когда в пору караул кричать. Ага.

Светлана стремительно вошла в кабинет. Деловая. Сосредоточенная. Заряженная исключительно на дело. И не было ей никакого дела до глупостей Иванова. Как же, разбежался! Много вас, старых козлов, — охотников на молодых девушек.

— Сергей Иванович, за мной следили, — взяла с места в карьер Светлана, садясь за приставной стол.

— И в этом нет ничего удивительного, — ответил он с улыбкой. — Наборот, мне было бы странным узнать, что кто-то не обратил на вас внимания.

— Я серьезно.

— И я серьезно.

— За мной только-что следил рабочий сцены нашего театра.

— Не Каспийский случайно?

— Нет, другой. Овчаренко. Едва избавилась от «хвоста».

— Это ещё раз доказывает, что мы на правильном пути. Ты мне именно это и хотела сказать?

— Нет. — И Козицина рассказала о сегодняшних событиях в театре.

Иванов долго молчал, обдумывая услышанное. Достал пачку сигарет.

— Можно закурить? — спросил девушку.

— Да. Пожалуйста.

Он закурил. Встал из-за стола. Прошелся по кабинету.

— Ты принесла пьесу?

— Да. — Она достала из сумки потрепанную папку, выложила на стол. — Но зачем она вам?