Жертва

Когда женщина покинула отцовский кабинет, туда вошла мама и стала доказывать, что зазорно зарабатывать деньги таким способом. Старик, говорила она, — похотливый козел, бабник и подлец. Она сказала, что, если отец согласится на развод и свадьбу, он восстановит против себя всю общину. Отец отправился в хасидскую молельню обсудить вопрос с понимающими людьми. Там тоже вышел жаркий спор, но окончательный вывод был таким: поскольку обе стороны на развод согласны, препятствовать никто не вправе. Один ученый раввин даже процитировал стих из Екклесиаста: "Утром сей семя твое, и вечером не давай отдыха руке твоей…" Согласно Гемаре, это означает, что даже в пожилом возрасте человек обязан "плодиться и размножаться".

На следующее утро старая женщина пришла опять, на этот раз с мужем, и отец учинил им настоящий допрос. Меня он из кабинета выставил. Отец говорил хриплым голосом — то медленно, то быстрее, то ласково, то сердито. Я стоял за дверью, но мало что мог услышать. Я все время боялся, что вот сейчас отец разразится криком: "Негодяи, неужто вы решили, что Он бросил Свой мир, отдав его во власть хаоса?" — и выгонит их вон, как всегда поступал с нарушителями закона. Но прошел час, а посетители все еще были в кабинете. Старик говорил медленно и сокрушенно. Женщина упрашивала. Ее голос становился все вкрадчивее. Я чувствовал, что отец поддается ее доводам. Она шептала ему о самом сокровенном, о чем мужчина почти никогда не слышит из уст женщины, о чем лишь изредка говорится в тяжелых томах Респонсы. Когда муж и жена наконец вышли, они выглядели счастливыми. Старик вытирал платком потное лицо. Глаза женщины сияли, как вечером после Иом-Киппура, когда ты чувствуешь, что твои молитвы о хорошем годе услышаны Господом…

В прошедшие с того дня до свадьбы недели Крохмальная улица только дивилась и изумлялась. Община раскололась надвое. Событие обсуждали повсюду: у мясника и у бакалейщика, у рыбных садков на крытом рынке Янаса и во фруктовых лавках позади базарных рядов; в синагогах для необразованных и в хасидских молельнях, где собирались последователи того или иного раввина, чтобы порассказать о деяниях их цадика-чудотворца и развенчать притязания соперников.

Но сильней всех были взбудоражены женщины. Старуха жена, казалось, потеряла всякий стыд. Она превозносила невесту своего мужа до небес, покупала «молодым» подарки, занималась приготовлениями к свадьбе, словно преемница приходилась ей дочерью. Из женщин одни возмущались, другие жалели ее. "Сохрани нас, Господи, — вот ведь как в старости люди разум теряют!" Все сходились на том, что жена рехнулась и поэтому старый сластолюбец муж решил от нее избавиться. Все смеялись, все возмущались, все недоумевали. Все задавали один и тот же вопрос: "Как такое может быть?" И ответ был тоже один: "Ну ведь вот же…"

Если бы в округе нашлись юные хулиганы, они могли бы как-нибудь обидеть стариков или невесту, но все наши соседи были люди тихие. Сам разводящийся был добродушный человек с седой бородой и кроткими глазами глубокого старика. Он по-прежнему регулярно ходил в синагогу. Дрожащими пальцами застегивал на левой руке кожаные ремешки филактерии. Молодежь смеялась над ним, но он ни разу не рассердился. Он подносил к глазам углы молитвенного покрывала с ритуальными кисточками. Целовал филактерии — сперва ту, что накладывают на лоб, затем ту, что прикрепляют к руке. Еврей остается евреем, какие бы необычайные события с ним ни происходили. Правда заключалась в том, что он не предлагал жене разводиться. Это, как он признался моему отцу, целиком была ее идея. Она просто-напросто заставила его подчиниться. Девушка была бедная сирота. Старая женщина ходила счастливая, всем улыбалась, была полна надежд. Ее глаза горели сумасшедшей радостью.

Среди приготовлений к разводу и свадьбе супруги еще и купили себе участок на кладбище. Они пригласили знакомых прямо туда, на место вечного упокоения, и угощали их там пирожными и вишневкой. Все завязалось в один узел: жизнь, смерть, вожделение, безграничная верность, любовь. Старая женщина объявила, что сама будет ухаживать за ребенком, когда новая жена родит, — ведь молодой матери придется работать, чтобы сводить концы с концами. Узнав про такие речи, женщины шипели: "Помоги, Господи! Храни нас небо! Пусть на них все их дурные сны обратятся!" Иные без обиняков заявляли, что это все происки нечистой силы, самого сатаны. Но было тут и кое-что другое. Хотя все были решительно против бракосочетания, людям почему-то хотелось, чтобы оно состоялось как можно скорее. Улицу трясло как в лихорадке. Драма, которая разыгрывалась в жизни, была куда интереснее, чем все, что можно прочесть в газете или увидеть в театре.