Жертвоприношение

Лиз приготовила для пикника бутерброды с сыром чеддер и ветчиной, которые мы съели на лужайке, под раскаленным, подернутым дымкой небом. Лиз разговаривала больше всех. Она была открытой, непосредственной и искренне веселой. Хотела работать в органах местного самоуправления. К числу марксистов-ленинистов не относилась, но и второй Маргарет Тэтчер не была. Она верила, что сможет как-то изменить мир.

– Я уверена, что смогу добиться перемен, – с энтузиазмом заявила она.

«Конечно, сможешь», – подумал я. Может, и цинично, но доброжелательно. Все в твоем возрасте думают, что смогут оставить свой след.

– Просто хочу быть гением, вот и все, – сказала Лиз. – Знаменитым гением. Хочу появляться на телевидении и с фальшивым немецким акцентом обсуждать состояние общества.

– И каково же состояние общества?

Она легла на старую коричневую занавеску, которую я принес вместо одеяла для пикника. И отхлебнула прохладное «Фраскати»[10] прямо из бутылки.

– Состояние общества таково, что мужчины относятся к женщинам как к богиням, пока не заполучают их. Затем они начинают эксплуатировать их, мучить, избивать и оскорблять. И чем больше они их эксплуатируют, мучают, избивают и оскорбляют, тем больше женщинам это нравится.

– А тебе нравится? – спросил я.

– Нет. Категорически нет. Но с другой стороны, меня никто и не заполучал.

– Знаешь, не все мужчины – невоспитанные хамы, избивающие своих жен.

– Все достойные – именно такие. И в этом есть страшная ирония.

Я сел и стал наблюдать, как Дэнни играет возле пруда.

– Осторожно, Дэнни! Там глубже, чем кажется на первый взгляд!

– Ты ведь обожаешь его, правда? – спросила меня Лиз, прищурив один глаз от солнца.

– Конечно.

– Но ты не любишь его мать.

– В некотором смысле еще люблю. Но что толку? Она живет в Дареме с каким-то бородатым типом по имени Рэймонд.

Лиз кивнула.

– Понимаю, о чем ты. Я знала одного парня по имени Рэймонд. Никчемный тип. В школе он отдавал все свои обеденные деньги в «Лигу сострадания»[11], а потом ходил и клянчил у других детей бутерброды. Себя он считал святым.

– Может, он и был святым.

Лиз рассмеялась:

– Тоже мне святой. После окончания школы его поймали на крыше склада в Южном Кройдоне, когда он пытался украсть телевизоры.

Я доел бутерброд, взял бутылку вина и сделал большой глоток.

– Сегодня мне нужно будет сходить в Шанклин-Вилидж, поговорить с крысоловом. Или «спецом по грызунам», как их сейчас называют.

– Можно мне с тобой?

– Будет лучше, если ты присмотришь за Дэнни. Ты же не будешь возражать?

Лиз улыбнулась и покачала головой:

– С удовольствием. Он очень милый. Спросил меня, люблю ли я тебя. Думаю, мы поладим.

– У тебя есть младшие братья или сестры?

Ее улыбка померкла, и она откинула волосы назад.

– У меня был младший брат, которого звали Марти. Но он погиб при пожаре. Знаете, были такие старые парафиновые печки. Она опрокинулась, и он сгорел. Ему было всего четыре года. Мама и папа чуть с ума не сошли.

– Мне очень жаль, – сказал я как можно мягче.

Лиз скривила лицо:

– Уже ничто не поможет.

– Что ты думаешь о рассказе Дорис? – спросил я.

– О старом мистере Биллингсе и молодом мистере Биллингсе? По-моему, замечательная история. Но про пустые дома постоянно рассказывают такие истории. На нашей улице был один такой дом. Назывался «Лавры». Жившая в нем старуха умерла от рака. И все дети считали, что можно по-прежнему увидеть ее лицо в одном из окон на верхнем этаже. Очень бледное, с белыми волосами. И при этом она кричала на детей, чтобы те убрались из ее сада, как делала при жизни. Только через стекло ее не было слышно. И мы, глупыши, очень боялись.

– Сегодня утром я кое-кого видел, – сказал я. – Я смотрел через окно вон той часовни и увидел, как кто-то стоит примерно здесь, на лужайке.

Лиз закрыла глаза:

– Брось, Дэвид, это мог быть кто угодно.

Было приятно услышать, как кто-то произносит твое имя. Это единственная роскошь, по которой действительно скучаешь, когда ты один.

Дэнни всегда называл меня папой. И это тоже было приятно. Но не настолько, как когда Лиз назвала меня Дэвидом.

– Я лучше пойду, – сказал я ей. – Спасибо за бутерброды.

Она легла на старую занавеску и посмотрела на меня с прищуром.

– Пожалуйста, месье. Чего изволите на ужин?

– Как насчет чили, про который ты говорила?

– Хорошо. Можешь купить мне баночку фасоли, немного тмина и молотого красного перца?

– Что-нибудь еще? Чуток мяса, пожалуй, не помешает?

Она рассмеялась. Оглядываясь назад, я думаю, что именно в тот момент начали слабеть мои чувства к Джени. Я понял, что в мире существуют и другие женщины. Необязательно Лиз, но другие, которые могли смеяться и быть привлекательными. А возможно, и позаботиться о Дэнни.

– Фарш, – сказала она. – Не очень жирный.

Я оставил ее одну и направился через сад к дому. И тут заметил в одном из окон верхнего этажа бледную фигуру. Она наблюдала за мной.