Жертвоприношение

Недолго? Час? Не знаю. Действие напитка начало сказываться почти мгновенно. Едва она скрылась за занавеской, как я почувствовал, что – как бы получше это выразить? – засыпаю, все видя и слыша вокруг себя. Комната, все предметы в ней перестали казаться мне грубыми и неуклюжими. Я словно сливался с ними. Тело мое как будто лишилось своего веса; когда я шевельнул рукой, она взлетела, поплыла ввысь и в сторону. По телу растеклось сладостное тепло, особенно приятно было в области желудка. Мне еще никогда не было так хорошо, просто божественно: я словно нашел верный и единственный язык для общения с внешним миром. Я ощущал свое могущество; я мог позволить себе буквально все. Я был самим Богом. Мое обоняние словно взбесилось: нос стал объектом яростных нападок со стороны странных ароматов, которые я доселе не знал и никогда не ощущал. Кроме одного: в этой комнате я чувствовал тот же запах, который всего лишь час назад вдыхал, находясь в храме Кали, – это был запах козла. Козел находился в этой самой комнате.

Меня отнюдь не встревожило присутствие в помещении постороннего животного. Более того, это показалось мне вполне нормальным; я был Богом (Шивой?), и ко мне, возвышенному и могущественному, тянулись всевозможные творения природы. Приди ко мне, козел, позволь мне благословить тебя; приди ко мне и во мне ты найдешь свое спасение.

Чушь какая-то? Возможно – сейчас и лишь для вас.

Ничто, повторяю вам, ничто не выпадало из привычной схемы, все находилось на своих местах, располагалось где-то за пределами того, что подпадает под категорию нормального или ненормального. Клянусь вам в этом! В том моем состоянии я попросту не мог совершать неправильных поступков, клянусь!

И поэтому, когда Кали вышла из-за занавески одетая по образу чудовищной богини Кали и я увидел, что она ведет за собой молодого черного козлика, когда она подвела его ко мне и, дав тесак для рубки мяса, сказала, что я должен принести эту жертву во имя ее, я не увидел в этом ничего необычного. Ведь я был Богом и находился в прекрасных отношениях со всем миром. Кровь – это тепло, кровь – это мир, кровь – это молоко.

Поверьте мне!

Женщина по имени Кали попыталась придать своей внешности максимальное сходство с обликом Кали-богини. Я много раз пытался стереть в своей памяти это видение, но так и не смог, так же как не смог до сих пор понять, зачем она все это проделала, почему она захотела все это сделать? Она как-то объяснила мне это, но подлинная причина ее поведения остается одной из загадок Индии. Если хотите, можете посчитать все это проявлением безумия. Да и кто на самом деле знает, в чем заключалась эта причина? Она приделала к своей фигуре несколько рук – они очень походили на руки манекена, каким-то образом закрепив их на лопатках; лоб ее был обвязан широкой лентой, на которой поблескивал стеклянный глаз, приоткрыла рот и высунула язык. Руки ее обвивали, как мне показалось, гибкие чучела змей, а серьги и ожерелье производили впечатление сделанных из человеческих костей. Одной из своих настоящих рук она сжимала нож, а в другой держала человеческий череп (которые, как мне было известно, найти в Индии довольно нетрудно), тогда как остальные руки были сложены таким образом, будто она ищет защиты и одновременно молит о чем-то. Не считая этих украшений, она была абсолютно нагая, и ее золотисто-коричневое тело поблескивало в слабом свете лампы.

О Боже, как жаждал я это существо!

Я помню тепло крохотного козленка, которого сжимал в своих руках, его подрагивающее, жалобное блеяние – почти человеческие звуки, попытки сопротивляться, вырваться. Однако я был богом и потому испытывал к нему одну лишь любовь за то, что он пришел ко мне и добровольно согласился пожертвовать своей жизнью из любви ко мне, своему богу, из любви к Кали, своей богине.

О, я испытывал невероятную силу и чувствовал, что люблю все человечество. Поверьте мне!

Верьте мне, как я верил Кали, когда она отдернула занавеску и вступила на небольшое возвышение, сантиметров тридцать в высоту, после чего глухим, мрачным голосом, словно вещая откуда-то издалека, произнесла:

– Я – Кали, богиня материнства, невеста смерти и разрушения, – при этом взгляд ее вознесся ввысь, а прекрасные груди чуть приподнялись.

Я верил! И был очень, очень счастлив.

– Я, Кали, принимаю эту жертву. Именем сына своего я ее принимаю. Я, Кали, богиня материнства, невеста смерти и разрушения, принимаю жизнь этого козленка подобно тому, как приняла жизнь своего единственного сына, отданного на заклание.

Я верил! Я воспринял ее слова о пожертвованном сыне. Мне тогда все это казалось таким естественным и возвышенным. Пожертвованный сын. Ну конечно! Сто лет назад богиня Кали принимала в качестве пожертвований жизни людей, а не животных. Естественно, Кали не могла не пожертвовать своим сыном. Может ли на свете существовать большая слава, чем эта? Какая иная благодать может…

Она опустила глаза, вперила свой взор в меня и сказала:

– Сейчас.