Жертвоприношение (ЛП)

Сцилла сделал все необходимые приготовления. Три лошади были конфискованы из конюшен правителя, поскольку трибун не мог позволить себе выделить лошадей из истощенных кавалерийских эскадронов. И местные лошади будут выглядеть менее заметными, чем более крупные иноземные породы. Вместо военной формы Фигул, и Ватья были одеты в простые туники, поверх которых накинуты грязные коричневые плащи, обтрепанные по краям и заляпанные грязью. Ватья также прикрепил кожаные ремешки в волосы в греческом стиле, чтобы не казаться римлянином. У обоих были кожаные рюкзаки, наполненные провизией на три дня, и у обоих были кинжалы, прикрепленные кожаными  ремнями  к их поясам на талии, а их легионерские мечи были завернуты в различные тряпки. Фигул также нес сумку, набитую дешевыми иноземными безделушками, купленными у сирийского торговца за грабительскую цену, чтобы оправдать  его легенду прикрытия. Все остальное он был вынужден оставить своим товарищам, включая шлем и кольчугу.

Имперский посланник стоял у входа в конюшню, свет мерцающей сальной лампы отбрасывал его тень на стену. Он туго натянул плащ на свои тонкие плечи, притаптывая ногами по земле, пытаясь согреться. Худшая зимняя погода миновала, но температура по ночам все еще резко падала, и Фигул, дрожа под плащом, подошел к греческому посланнику.  Его взгляд был прикован к темноволосой коренастой фигуре, сидящей на корточках с одной стороны здания.  Сцилла подозвал его.

- Это Петракс, -  объяснил он. - Он проводник, о котором я тебе говорил.

Фигул вздернул подбородок, глядя на коренастого британца. Он выглядел всего на несколько лет старше галла, у него была нечесаная борода и большой розоватый шрам, идущий по лицу. Он ухмыльнулся Фигулу, обнажив несколько щелей в его передних зубах. Оптион сморщил нос, уловив дурно пахнущее дыхание мужчины.

- Ты говоришь по-латыни?

- Немного, римлянин, - ответил Петракс на латыни, но с сильным акцентом.  - Его  Величество сказал, что теперь мы все должны учиться говорить на языке наших союзников.

Фигул уловил нотку горечи в голосе британца. Он кивнул мужчине:  -  Думаешь, ты знаешь, как объехать болота, а?

- Да! - сказал Петракс. - Я провел свое детство в болоте. Охота на оленей. Он хлопнул себя по волосатой груди с явной гордостью и усмехнулся. - Я хороший охотник, римлянин. Однажды я охотился на оленей. Теперь мы охотимся на друидов.

- Это было давно,  -  сказал  Ватья.

- Не волнуйся, римлянин. Я не заблудился.

- Я должен, забери тебя химаиы, надеяться, что ты прав, друг, - вставил  Ватья. - Потому что, если мы столкнемся с друидами, я уж позабочусь о том, чтобы они меньше всего беспокоили тебя.

Петракс долго смотрел на легионера. Затем Сцилла хлопнул в ладоши:  -  Пора, ребята.

Посланник отступил и смотрел, как трое мужчин садятся на лошадей. Фигул неловко перекинул ногу через лошадь, проклиная свое дыхание, пытаясь правильно сесть.  Рядом с ним Петракс грациозно взобрался на своего скакуна и схватил поводья с легкостью человека, который научился ездить верхом с самого раннего возраста. Когда они были готовы тронуться, Сцилла поднял глаза на Фигула и коротко кивнул.

- Удачи, оптион.  Да пребудет с тобой Фортуна.

Ватья злобно рассмеялся, когда трое мужчин дернули поводья и медленной рысью двинулись мимо конюшен к главным воротам:  - Фортуна, говорит он! Эта сучка пока не оказала нам никакой услуги, господин.  Что-то мне подсказывает, что он и не собирается это делать.

-  Должно быть, это единственная женщина в Британии, которая не поддалась твоим чарам,  - ответил Фигул.

Ватья выдавил из себя улыбку, когда они подъехали к воротам. Перед прочными дубовыми бревнами стояли два стражника. Дежурный центурион отдал приказ, и засов со скрежетом заскрипел, когда охранники вставили его обратно в ствольную коробку и распахнули створки. Ворота распахнулись внутрь, и Фигул вывел своего скакуна из форта рядом с Ватией, крепко сжимая поводья. Петракс ткнул лошадь пятками в бок и быстро двинулся по замерзшей земле. В нескольких милях к западу виднелась полоса болот. Гряда серого тумана нависла над бесконечным участком унылой земли, слабо освещенной бледным сиянием месяца.

Направляясь к болотам, Фигул дрожал от предчувствия. Лишенный своих доспехов, щита и поддержки товарищей, он чувствовал себя голым, и, когда небольшая группа двинулась к ряду разбитых холмов, заслоняющих болота, Фигул повернулся в седле и бросил последний взгляд на форт, который был его домом в течение последних нескольких месяцев. Форт был мягко освещен под усеянным звездами небом, и галл позволил себе задаться мрачной мыслью, что, возможно, он видит его в последний раз. Затем он посмотрел вперед и направил лошадь к болотам.

*