Жертвоприношения

— Сколько они в январе взяли?

— Шестьсот восемьдесят тысяч евро, — произносит Луи. — Запротоколировано.

Камиль приподнимает бровь. Не то чтобы он был удивлен: ювелиры никогда не объявляют размеры истинных убытков, у них всегда есть что скрывать, нет, не в этом дело. Камилю просто нужна правда.

— Чистыми около миллиона евро. При продаже — тысяч шестьсот, может быть, шестьсот пятьдесят. Отличный результат.

— Известно, через кого сбывали?

При таком улове, который тянет на большие деньги и вместе с тем очень неоднороден, при перепродаже происходят большие потери, да и компетентных скупщиков в Париже не так-то много.

— Предположительно, товар прошел через Нейи, однако…

Естественно. Это был бы лучший выбор. Ходили слухи, что скупщик — некий расстрига. Камиль никогда не проверял, но не находил в этом ничего удивительного — и та и другая профессиональная деятельность прекрасно уживаются друг с другом.

— Стоило бы проверить и сейчас.

Луи записывает распоряжение. В большинстве дел Камиля задачи перед сотрудниками ставит он.

А вот и судебный следователь Перейра. Голубые глаза, слишком длинный нос и уши, напоминающие собачьи. Он человек занятой и озабоченный: руку Камилю пожимает на ходу, «здравствуйте, майор»… А за ним — его дамочка: этакая тридцатилетняя бомбочка с грудями, торчащими во все стороны, высоченные каблуки постукивают по цементным плитам, хорошо бы кто-нибудь ей сказал, что она перебарщивает. Судебный следователь знает, что цокот копыт стоило бы приглушить, но, хотя дамочка и следует за ним с отставанием на три шага, совершенно очевидно, кто здесь заказывает музыку. Возникни только у этой кобылки желание, она могла бы спокойно погулять по галерее, выдувая пузыри жевательной резинки. Нет, канать под Лолиту в тридцать как-то уж очень по-блядски, думает Камиль.

Все собираются вместе — Камиль, Луи, еще двое коллег из бригады, только что прибывших на место. Луи священнодействует: он точен, методичен, информирован, умеет обобщать (некогда он прошел по конкурсу в Высшую национальную школу администрации, но предпочел Высшую политическую). Перейра внимательно слушает, делается предположение о существовании восточноевропейского следа. Говорят о банде сербов или боснийцев — люди они жестокие, зачастую стреляют, когда можно было бы этого избежать. И конечно, Венсан Афнер, он-то оружия не чурается… Перейра качает головой: Афнер и боснийцы — взрывная смесь, странно даже, что дело ограничилось всего одной жертвой, это люди серьезные, говорит судебный следователь, и он совершенно прав.

Затем Перейра интересуется свидетелями. Обычно, когда открывается ювелирный магазин, кроме управляющей и ученицы, присутствует еще одна служащая, но сегодня утром она опаздывала. Появилась, когда все практически было закончено, и смогла услышать лишь последний выстрел. Когда какой-нибудь служащий странным образом не оказывается на месте во время нападения в магазине или в банке, где он работает, этот факт тут же начинает вызывать подозрения у полицейских.

— Мы ее проверили, — говорит один из полицейских; тон у него все же допускает сомнения. — Продолжим работать, но, кажется, тут все чисто.

Девица смертельно скучает. Она раскачивается на своих каблучищах, переминается с ноги на ногу, открыто поглядывая в сторону выхода. На ногтях у нее темно-красный лак, грудь стянута кофточкой, две верхние пуговицы которой не застегнуты, как будто кофточка не сходится, а в вырезе виднеется невероятно длинная белая ложбинка. Все со страхом поглядывают на еще держащуюся на месте пуговицу: кофточка так вызывающе обтягивает выпирающую грудь, что кажется, будто та плотоядно улыбается. Камиль смотрит на девицу, рисует в уме, она эффектна, но не настолько. Потому что, если присмотреться, видно совершенно другое: большие ноги, короткий нос, довольно грубые черты лица, слишком округлые ягодицы, но очень высоко посажены… Этакая альпинистская задница. И потом, эти духи… Просто йодная настойка. Ощущение, что стоишь рядом с корзиной устриц.

— Послушайте, — шепчет судебный следователь, отводя Камиля в сторону. — Госпожа дивизионный комиссар сказала, что у вас есть осведомитель…

Он произносит «госпожа» с таким почтением, будто тренируется перед произнесением «господин министр». Это шушуканье в стороне девица просто не выносит. Она испускает долгий и шумный вздох.

— Совершенно верно, — подтверждает Камиль. — У меня завтра будет больше информации.

— С этим нельзя тянуть.

— Не будем…

Перейра удовлетворен. Он, конечно, не дивизионный комиссар, но тоже неравнодушен к положительной статистике. Можно сниматься с места.

— Мадемуазель? — Суровый взгляд на девицу.

И повелительный хозяйский тон.

Если принять во внимание Лолитин вид, ему еще этот тон дорого обойдется.

16 часов