Жертвоприношения

Меня просто разрывает от злости: я устал, плохо поел, хочется успеть сделать все одновременно. Кроме того, терпеть не могу ходить пешком. По лесу тем более…

Этой подруге нужно просто продержаться, я ей устрою нагоняй, за мной не заржавеет. Тем более что у меня все есть, чтобы объяснение было доходчивым. А когда я со всем этим покончу, отправлюсь в места, где о лесах слыхом не слыхивали. И чтобы ни одного дерева на расстоянии ста километров в округе: пляж, зубодробительные коктейли, покер — и я приведу себя в порядок. Я уже не мальчик. Когда все закончится, нужно ловить момент, пока поезд не ушел. А для этого необходимо все мое хладнокровие. Когда идешь по этому гребаному лесу, ничего нельзя упускать из виду. Конечно, трудно себе представить, кто может забраться в такую глушь — какой-нибудь молодняк, старичье, парочки, — есть любители перенесения тяжестей на расстояние в такой ранний час, болтаются где хотят… Полезно, понимаешь, для здоровья. Я встретил даже одного верхом.

Но чем дольше я продвигаюсь, тем меньше народу мне встречается. Дом стоит на отшибе, метрах в трехстах от поселка, дорога прямо в него упирается. Дальше — опять лес.

В этих местах не очень принято перемещаться с винтовкой с оптическим прицелом, пусть даже в чехле, так что пришлось запихать ее в спортивную сумку. Тем более что под парня, отправившегося по грибы, я не очень канаю.

Вот уже минут десять, как иду один, навигатор заблудился, но других дорог здесь нет.

Спокойствие. Впереди хорошая работа.

8 часов 30 минут

Каждая клацающая дверь, каждый метр коридора, каждый взгляд на решетки — все мучит его, дается с трудом. Потому что в глубине души Камиль боится. Уже давно он почувствовал уверенность, что рано или поздно ему придется сюда войти. Тогда он отбросил эту мысль. Но уверенность снова вернулась, она зрела в нем, набирала вес, как сом под корягой, что-то нашептывало Камилю, что рано или поздно это важнейшее свидание состоится. И случай представился. Теперь, чтобы не краснеть за самого себя, нужно идти навстречу этой необходимости.

Двери центральной тюрьмы распахнули перед ним свои створки и тут же захлопнулись. Позади него, впереди, справа от него и слева.

Камиль двигается по коридору своим легким, воробьиным шагом и сдерживает подступающую дурноту, голова кружится.

Сопровождающий его охранник — само воплощение почтительности, разве что не осмотрительности, как будто он в курсе происходящего и знает, что в столь исключительной ситуации Камиль имеет право на особое отношение. Камилю повсюду чудятся какие-то знаки.

Одно помещение, второе, вот и комната для свиданий. Перед ним открывают дверь. Он входит, садится за железный стол, привинченный к полу, сердце у него выпрыгивает из груди, в горле пересохло. Он ждет. Кладет ладони на стол, руки дрожат, и он прячет их под стол.

Потом открывается другая дверь, та, что в глубине.

Сперва он видит только ботинки, стоящие один рядом с другим на металлическом порожке инвалидной коляски. Ботинки из черной кожи, начищенные до нестерпимого блеска. Потом очень медленно въезжает и сама коляска, отчего создается ощущение недоверия или опасности. Теперь в поле зрения попадают ноги, ткань не может скрыть округлости коленей: человек в коляске далеко не худ, коляска останавливается на полдороге, на пороге комнаты, так что видны лишь пухлые белые руки без вен, сжимающие большие резиновые колеса. Еще метр, и появляется сам человек.

Он не торопится. Еще на пороге впивается взглядом в глаза Камилю. Охранник проходит вперед, отставляет от стола железный стул, чтобы освободить место для коляски, и по знаку Камиля покидает помещение.

Коляска подъезжает к столу, крутится на месте с неожиданной легкостью.

И они оказываются лицом к лицу.

Камиль Верховен, майор уголовной полиции, впервые за четыре года видит перед собой убийцу своей жены.

Когда-то это был высокий, худой мужчина, которого, очевидно, поджидала полнота, на нем лежала печать вырождения, что подчеркивалось его старомодной элегантностью и почти мучительным сладострастием, что более всего выдавали губы. Теперь перед Камилем был заключенный, тучный и неухоженный.

Тот же человек, которого Верховен когда-то знал, но с совершенно иными пропорциями тела. Неизменным оставалось только лицо: тонко очерченная маска, сидящая на голове мясной туши. Волосы длинные и сальные. И точно такой же взгляд — хитрый, ехидный.

— Это было предначертано, — произносит Бюиссон. Его слишком высокий, слишком громкий голос дрожит. — И это произошло, — заключает он так, будто заканчивает беседу.

Любовь к пафосным речам появилась у него еще во времена его славы. На самом деле именно пристрастие к напыщенности, претенциозное высокомерие сделали из него шестикратного убийцу. Едва повстречавшись, они с Камилем сразу возненавидели друг друга. Затем — такое случается — история только подтвердила их интуитивный выбор. Но не время начинать с Адама и Евы.

— Да, — просто отвечает Камиль, — время пришло.