Жертвуя королевой (СИ)

Словно подтверждая мои мысли, раздался стук и тут же дверь распахнулась:

— Лора, можно? — спросила кадровичка и, не дожидаясь разрешения, подошла к моему столу.

Такая бесцеремонность меня удивила, но я решила, что сейчас неподходящее время, чтобы выставить ее за дверь и заставить войти как положено.

— Что за срочность? — спросила я, все еще ощущая легкий тремор в руках.

— Приказ на увольнение, — оно положила на стол бумаги.

— Кто увольняется?

— Вы, — кадровичка слегка ухмыльнулась, не скрывая злорадства.

— Ты, дорогая, ничего не перепутала? — моему изумлению не было предела.

Такое было невозможно даже в теории. Уволить меня мог только один человек — мой муж, Макс Рихтер, генеральный директор рекламного агентства, носившего, на секундочку, мое имя — «Лора».

Но вот я взяла приказ и там русским по белому: «Прошу уволить меня по собственному желанию с занимаемой должности арт-директора», — и так далее: Лора Рихтер, уже проставленная печать и дата, ожидающая моей подписи.

— Бред какой-то, — я скомкала приказ и выбросила в урну.

Кадровичка недовольно сморщилась. Я знала, что эта стерва всегда меня ненавидела, и теперь настал ее звездный час.

«С тобой я разберусь позже», — подумала я. А пока мне нужно было решить вопрос с моим мужем. Либо он что-то перепутал и маханул печать, не разбирая, что визирует, либо выжил из ума. Других вариантов не было.

Я была идеальна. Ну ладно, я стремилась быть идеальной, чтобы быть достойной своего мужа, шахматного гения, человека незаурядного ума, который по какой-то причине выбрал меня. Я все делала на отлично, выжимала из себя последние соки, чтобы быть лучшей. И для многих я и была такой. В работе я достигла значительных успехов. Все крупные миллионные контракты — моих рук дело, меня знают, уважают, я не тень своего мужа. Ну и как жена… я все для него, я за ним след в след.

Увольнение? Невозможно. В моей выверенной, натянутой на идеал жизни не могло быть такого абсурда. Я сделала все, чтобы не было.

Конечно, это ошибка. Вот мы будем с Максом сегодня смеяться. Я даже усмехнулась. Но сердце непослушно дернулось, будто его током ударили. О боже.

Я вышла из кабинета, слегка бортанув плечом кадровичку. Та фыркнула, видимо, уже не разбирая кто я и кто она.

Я выскочила на улицу из офисного здания и глубоко вдохнула. Но душный московский воздух этого жаркого лета не принес облегчения.

В сердце так и саднила невесть откуда взявшаяся там игла предчувствия беды.

Я глянула на безоблачное и неистовое в своей синеве небо. Небо немного успокоило меня своим равнодушием и глубиной.

«Что ж, Макс Рихтер, посмотрим, что там у тебя за помутнение рассудка», — сказала я самой себе и двинулась, отстукивая женский марш каблуками по тротуару в сторону главного корпуса нашего рекламного агентства.

Мой первый мужчина, мой муж, мой гений — лучший из людей, вот кем был всегда для меня Макс.

Я вышла за него в восемнадцать лет, когда ему было двадцать два, и не знала других мужчин. Да и знать не хотела. Не было равных Максу Рихтеру. Никто не мог сравниться с ним ни внешне, ни как-нибудь еще.

Глубокие и спокойные синие глаза. Синие как вот это сегодняшнее летнее небо надо мной. Четкие, правильные черты лица, резко очерченные губы, благородный нос и подбородок.

Макс Рихтер — породистый самец с потрясающей фигурой пловца и огромным пламенным сердцем. Один на миллиард.

Математический гений, шахматный гроссмейстер, в свои двадцать семь он получил докторскую степень по философии, по математике и как бы подводя черту — по философии прикладной математики и механики.

И фигура пловца у него не потому, что похоже, а потому, что он еще и мастер спорта по плаванию.

Ему не нужно было на самом деле это рекламное агентство. Он открыл его для меня. Чтобы жена — художник-иллюстратор не только мечтала продавать свои будущие шедевры, но и достойно зарабатывать своим трудом до тех пор, пока ее картины не поднялись в цене настолько, чтобы жить безбедно, не заботясь о завтрашнем дне.

Макс Рихтер сделал для меня все, что может сделать любящий мужчина для своей женщины. Но главное — он любил меня так, что эту его любовь я чувствовала через любые расстояния и сквозь бетонные стены.

Я в ответ отдала ему всю себя: и сердце, и душу, и жизнь. Никогда и никого не могло существовать даже в теории ни для него, ни для меня.

Это был настолько сильный морально и настолько волевой человек, что иногда мне казалось — Макс Рихтер перерождение какого-нибудь римского императора. Марка Аврелия, не меньше.

Когда я смотрела на него в деле, то поверить не могла, насколько он становится собранным, жестким и беспощадным. На шахматных турнирах наблюдать за ним было не менее захватывающе, чем следить за боксерским поединком или хоккейным матчем.

Никогда я не видела, чтобы он задумывался над ходами, не было всей этой шахматной тягомотины с размышлениями над каждым ходом по полчаса. Он действовал стремительно. Синее небо в его глазах замерзало и превращалось в лед.

Он смотрел на соперника исподлобья, словно собирался уничтожить его только за то, что тот осмелился бросить ему вызов.